Маленькая Мирка тоже любила Ваньку больше всех из приходивших к старой Янчовой. Больше, чем Анджея, который был всегда таким серьезным. Хотя чаще всего в их каморке бывал именно Анджей, который и привел к ним одного за другим и всех остальных. Но Ванька был всегда веселым и умел так интересно рассказывать. Охотнее всего он рассказывал о маленькой Танюше, которая была немногим старше Мирки и ждала отца дома, в большом красивом городе Киеве.
Ванька называл Янчову «мамо» и время от времени давал ей сложенные во много раз записки. На следующий день старуха отправлялась к сыну, который теперь служил в огромном лагере военнопленных, расположенном в двух часах пути от ее дома. Когда она возвращалась обратно, в глубоком кармане ее юбки уже не было принесенной Ванькой записки, зато вместо нее часто лежала другая.
Однажды, это было зимой, когда с Востока и Запада гранаты начали бороздить немецкую землю, Ванька снова вошел в каморку Янчовой.
В каморке было темно и на приветствие Ваньки никто не ответил. Он хотел было уйти, как вдруг заметил старуху. Худая и угловатая, она притаилась в темноте между стеной и холодной изразцовой печкой.
— Что случилось, мамо? — спросил он.
Старуха, не поднимая глаз, указала костлявой рукой на стол:
— Там.
Ванька подошел к столу. То, чего не могли разглядеть его глаза, нащупали его руки: бумажник из искусственной кожи, несколько писем, фотографий, немного бумажных денег, Железный крест и венок.
Он сел рядом со старухой на скамью.
— Твой Юрий?
— Да, — ответила она и, помолчав, сказала: — Ему еще и двадцати не было…
Опять в тихой комнате в течение нескольких долгих минут было место только для молчаливого горя и боли.
Потом Янчова спросила:
— Почему бывают войны, Ванька?
— Почему? — медленно повторил Ванька. Потом вытащил из-под скамьи железную кастрюлю и сказал: — Из чего делают такие кастрюли, мамо?
— Из железа.
— Верно, а из чего делают гранаты?
— Тоже из железа!
— Где делают кастрюли и гранаты?
— Как где, на заводах!
— Кому принадлежат заводы?
— Богатым! — Ответ был полон ярой ненависти.
— Да, — кивнул Ванька, — заводы принадлежат богатым. А чего всегда хотят богатые? — продолжал он свои вопросы.
— Богатые? Денег! Побольше денег!
— А знаешь ли ты имя человека, которому принадлежит самый большой завод в Германии?
— Не знаю.
— Его зовут Крупп. Крупп может делать либо машины, либо пушки. Либо кастрюли, либо гранаты.
— Почему же он делает гранаты, если может делать кастрюли?
— Мамо, если кастрюля стоит десять марок и каждый в Германии покупает себе такую кастрюлю раз в десять лет, то Крупп получит за них шестьсот миллионов марок. Много это денег?
— Шестьсот миллионов, — повторила старуха почти с благоговением, — это очень, очень много денег.
— Для Крупна шестьсот миллионов в год — это очень мало, мамо! Если Крупп будет делать пушки и гранаты и в день придут в негодность хотя бы десять пушек и разорвутся только десять тысяч гранат, он заработает в пятьдесят, шестьдесят или во сто раз больше! Если же Крупп будет целый год производить кастрюли и машины, то получит ровно столько, сколько за пушки и гранаты, которые будет делать всего неделю!
— Неужто это правда? — едва слышно спросила старуха. Чудовищность того, о чем она только что узнала, казалось, подавляла ее.
— Чистая правда, мамо, — заверил ее Ванька. — Потому-то и происходят войны.
Старуха долго молчала. Потом сказала:
— Кабы такой завод был у меня, я бы делала только кастрюли и машины…
— А если бы бедные все сообща владели заводами? — с расстановкой проговорил Ванька.
И получил быстрый ответ:
— Они тоже стали бы делать одни кастрюли! И одежду. И обувь. И машины для крестьян и другого рабочего люда. Чтобы им было легче! Непременно! — убежденно проговорила она, подняла голову и выпрямилась.
— Да, бедные непременно поступали бы так, если бы им принадлежали заводы!
Тут прибежала маленькая Мирка и потребовала, чтобы они зажгли лампу.
Ванька еще немного поиграл с девочкой и, как сумел, починил ее маленький валенок штопальной иглой Янчовой.
Тем временем старуха убрала в комод бумажник и все остальное, что осталось от внука. Юношу, который был ей почти сыном, разорвало гранатой. Дочь, которой принадлежал комод, тоже.