— Пожалуйте наверх! — И хозяин повел их чуть ли не в обнимку.
— Отец протоиерей пойдет. Мне-то нельзя, — сказал священник, озирая двор.
— Почему?
— Я кобылу одну не бросаю — как бы не украли. Пока не найду, где ее запереть или человека какого-нибудь посторожить, мне нельзя ступить ни шагу.
— Ничего, батюшка, это я устрою.
И игумен приказал отцу-привратнику не отходить от лошади, ибо ответит за нее головой.
Через мгновение они уже поднялись в гостиницу.
— Вы ели?
— Какое! Умираем с голоду. — Протопоп раскрывал рот, точно рыба, выброшенная на берег.
Игумен ударил в ладоши.
— Принесите нам закуски… Не посетуйте, вы застали нас врасплох, — оправдывался он. — Мы сами тоже не ели. Вот уже три дня, как мы разливаем вино в погребе — май месяц, оно, проклятое, забродило, и так в трудах мы позабыли о нуждах телесных.
— Служили сегодня? — озабоченно спросил протопоп.
— Там, внизу, в погребе, — со святой невинностью ответил игумен, — ведь бог не в одном только месте, он повсюду.
— Да как же это?!
— Прочли несколько молитв и поклонились смиренно.
— Среди бочек?
— Бочки, они тоже драгоценную кровь Христову сохраняют, — разъяснил игумен.
Протопоп, оторопев, не сказал ни слова… тем паче что прибыли закуски. Удивление он проглотил вместе с несколькими кусками сыра. Затем воспоследовали крутые яйца, нарезанные ломтиками, копченый окорок, пастрама из ягненка, брынза, свежее масло, розовая колбаса… И все это омывалось цуйкой из садов святого монастыря.
По мере того как протопоп утолял голод, мягчал и его гнев, который, видно, взыграл от пустоты в желудке.
— А что, если, пока приготовят настоящий обед, нам всем спуститься в погреб? Там еще осталось разлить бочку рубинового. Вся братия внизу, не покидать же их, несчастных…
Гости с радостью согласились. Взяв остатки провианта, процессия бодро протиснулась сквозь узкий вход в погреб. Здесь при свете коптилок монахи, подоткнув свои рясы и засучив рукава, с котелками, горшками и деревянными ковшами в руках, пошатываясь, бродили от бочки к бочке. Уже у самого входа ударял в нос, душил, проникал до самого мозга костей винный дух, пьянящим паром висевший в спертом, пронизанном плесенью воздухе.
Протопоп, задохнувшись, остановился.
— Смелее, — подбадривал его отец Иоасаф. — Это только вначале тяжко, а потом привыкаешь и даже приятно.
Так оно и случилось. Протопоп привык вскорости, как будто бы там родился, среди винных бочонков. И, захмелев, стал тоже слегка пошатываться.
— Что это, отец игумен? Я понимаю, ваше высокопреподобие, вы здесь уже три дня валандаетесь. Но я ведь не выпил и десяти рюмок цуйки…
— Тому виною глубина и застоявшийся воздух, — разъяснил хозяин. — Вы не пьяны и не думайте, будто мы все здесь пьяны. Просто захмелели от винных паров, которые вдыхаем, они во сто крат крепче вина, принимаемого внутрь. А как выйдем на свежий воздух да отведаем жирной пищи — так сразу в себя придем, пока прочтем «Отче наш» — и не узнать тогда, что с нами было.
Протопоп, поверив, отдался на волю дурманящих паров и попечению игумена, который потребовал солидной пищи и устроил там, под землей, весьма приятную пирушку из запасов, взятых сверху. Так, прямо стоя, отведали они голубцов из свинины с кислой капустой, которую монахи держали в погребе в забитых бочонках, и потому она не портилась до самого липеца, то есть до июня месяца; жаркого из свинины, вымоченной в уксусе со специями, а потом зажаренной на гратаре; колбасы, свежей, как утренняя роса, и прекрасной мамалыги — не слишком жидкой и не слишком густой, какую умела готовить только та проворная девица, что служила у святой Пятницы. Все это запивалось вином из глиняных кружек.
В полдень, повеселев, вышли они на свет божий и сели за настоящий обед, поданный в большую трапезную.
— Вот теперь мы закусим, как полагается, — вздохнул игумен и посадил протопопа на противоположный конец стола, а монахов разместил по обе стороны.
Отец-привратник, призванный колоколом, дабы не нарушить приказа, привел кобылу к окну трапезной, чтобы она была на виду у хозяина и за ней следили и ее защищали все святые отцы разом. Кобыла всунула в окно свою умную голову и заржала, словно что-то проворковала хозяину. Ей привязали к морде мешок с овсом, животному тоже ведь закусить надо.