Арпад тихонько засмеялся.
— Отдай ему, отец. И когда тебе кто-нибудь скажет, что ты, — Арпад чуть было не сказал «тряпка», но удержался, — что ты человек мягкий, можешь поверить — это так и есть.
— Слыхано ли, чтоб барин так поступал?
— А тебе удивительно?
— По-твоему, нечему удивляться?
— У них — нечему!
— Как будто ты их знал!
— Я-то их не знал, но скажи теперь сам: были они когда-нибудь щедры или хорошо платили за работу только потому, что у крестьянина денег нет? А может, ждали, если крестьянин не мог вовремя долг уплатить? Ну-ка расскажи, ведь об этом ты никогда не рассказывал.
Янош молчал. Рассказывать было нечего.
— Отец!
— Чего тебе?
— Почему они тебе не противны?
Янош глубоко задумался.
— Почему же они должны быть мне противны? В те времена так было: он барин, ты мужик. Ты ему скажешь: «Целую ручки», он ответит, и все тут. А расчеты велись с Имре, с Лаци. Барин ничего и ведать не ведал.
— Ведать не ведал? Лежал на пуховых перинах и ничего не ведал, бедняга! Кто-нибудь в селе любил его?
— Да за что ж его было любить? Не за что, сам знаешь! Сильвестр говорит: «Ежели бы он не продал землю, нам негде было бы купить, за это ему спасибо». Но любить-то его никто не любил.
— Если бы у него не было земли, то была бы у вас.
— Это как же — у нас?
— Ох, отец, как тебе не понятно? Ежели бы его деды и прадеды не скупали землю и не… Ты что, отец? Вот тебе раз, он уснул!
Через минуту Янош, очнувшись от тревожного сна, подскочил как ужаленный.
— А как по-твоему, Тереза отдаст зеркало?
— Тереза? — Арпад долго размышлял. — Ну, не думаю. Да ты спи, завтра посмотрим. Может, граф завтра и не придет за зеркалом. Спокойной ночи!
— Арпад!
— Что, отец?
— Он встретил у креста Анну Келемен, то есть Анну Балаж, и Марику. Он посмотрел на них, ну вот как я на стенку эту гляжу, право.
— Он, может, их не узнал.
— Да ведь он же меня спросил. А смотрел на них, как на стенку. Разрази его бог!
На другой день Янош со стесненным сердцем поджидал графа. Он ничего не сказал Терезе, надеясь, что, может, барин не придет, но от страха перед его появлением не находил себе места. Когда дети ушли на поле, он водился в коровнике, чтоб успеть перехватить графа по дороге в дом.
К обеду калитка неслышно отворилась, и во двор вошел граф. Он шел медленно, опустив голову. Янош сразу по его походке увидел, что он трезв.
— Добрый день, Янош, — тихо сказал граф.
— Добрый день, господин граф, — тоже тихо ответил Янош и больше ни о чем не спросил. Он ждал.
Граф присел на край колодца, откашлялся, словно желая избавиться от легкой хрипоты в голосе, и, посмотрев усталыми глазами на Яноша, потупился.
— Янош, я пришел извиниться перед тобой за вчерашнее. Я был немножко под хмельком… Знай, Янош, что граф никогда не берет обратно то, что он подарил. Кажется, я тебе сказал, чтобы ты отдал мне зеркало, что-то в этом роде. Прости меня, Янош, и забудь об этом. Я рад, что зеркало у тебя. Владей им на здоровье. Ты, наверное, что-нибудь вообразил, мне совестно перед тобой.
— Бросьте, барин, не думайте об этом.
— Я могу обеднеть, дорогой Янош, дойти до крайней нищеты, но в моих жилах всегда будет течь графская кровь. Я лучше буду работать, ты видишь, я берусь за любую работу, но если я что-нибудь подарил, то назад не возьму.
— Конечно, барин.
— Прощай, Янош. Я с графиней, моей супругой, уезжаю в другие места. Быть может, мне там больше повезет, чем здесь. Мы больше никогда не увидимся, Янош. Но я буду с удовольствием вспоминать о тебе.
Барин пошел было к воротам, но пошатнулся и оперся о колодезный сруб. У Яноша мелькнула мысль: «Он ничего не ел».
— Господин граф, не отведали бы вы кусочек сала с хлебом, потому как уже скоро полдень?
Граф улыбнулся и снова опустил глаза.
— Если хочешь, Янош… Господа умеют и давать и принимать, никого не оскорбляя.
Сердце Яноша сжималось, когда он отрезал ломоть хлеба. Хлеба так мало! И как раз теперь приходится делиться им с чужими людьми!
Граф быстро съел, не сводя глаз с двери, словно ему было бы неприятно, если бы кто-нибудь из домашних застал его, затем поблагодарил и ушел.
— Знаешь, Арпад, — сказал сыну Янош вечером, когда они легли спать, — приходил граф. Но он не за зеркалом пришел, а сказать, что был пьян и не понимал, что говорил. И еще прощенья просил.
— Вот как? Только бы он держал свое слово подольше!
— Да нет же, он уезжает в другие места. Распрощался со мною.