- Ладно! - и очутилась на Арьем камне.
При сборах опытные люди советовали:
- Сапоги обязательно возьмите резиновые - в них нога не скользит. И конечно, примус: деревьев на острове нет, костерок не разведёшь. Одеяло потеплее, свитер - даром что лето, может и снег пойти...
- Это в июне-то?
- В июне.
Самой страшной была первая ночь. Катер, который привёз её, ушёл. Набежали тучи, солнце село - темнота! Ни зги. Висит где-то между чёрной водой и чёрным небом крошечная палатка, в ней - на железной койке маленькая женщина.
Где-то внизу ворочается океан. Ветерок шевелит траву, а женщине кажется: кто-то подкрадывается. Идёт кто-то по скале, всё ближе, ближе... Камень упал. Крикнула морская птица...
Достала Эля из ящика примус, чиркнула спичку - разожгла. Вспыхнул над примусом голубой огонёк, зажурчал. Набрал силу, стал жёлтым, красным, по палатке побежало, заструилось тепло. Шумит примус! Будто появился собеседник: торопится что-то рассказать, шумит взахлёб, а Эля сидит, слушает его и кивает...
Потом привыкла. И к темноте, и к ветру. Бывает, задует он, белой пеной покроется океан. Волны - с размаху - о камень. Гудит скала!.. Посыплет дождь, тонкой водяной плёнкой покроет скалы, траву, тропинки.
И только птицы, верные соседи, по-прежнему галдят, хлопочут.
- Я их тогда и полюбила, - говорит Михтарьянц. - Они бесстрашные! Хотите, расскажу, как они ведут себя в ненастье?
На островок обрушивается шторм, а колония не прерывает дел. Во время самых диких ветров можно видеть в воздухе птиц. Только когда сидят, они поворачиваются носами к ветру да потеснее прижимаются к скале...
И ещё рассказала Михтарьянц: когда на Арий камень первый раз упал туман, она тоже оробела.
Было безветрие. Туман наполз с океана плотной стеной. Стало трудно дышать. На лице, на плечах - мелкие водяные капли. Всё - как в молоке, вытянешь руку - не видно пальцев.
- Туман застал меня на берегу озерка. До палатки - шагов десять, а не дойти. Вдруг упадёшь со скалы? Или подвернёшь ногу... Села я на камень и стала ждать. В тумане, вы знаете, слышен даже самый слабый звук. И вдруг отовсюду понеслись крики, зашуршали крылья. Это взлетали и садились ары, бакланы, ссорились чайки, свистели крыльями топорики. Представляете: в такой туман не выпускают самолёты, бывает, становятся на якорь корабли, а птицы летают!
Молодцы!
Я заметил, как по-особенному научилась здесь Эля ходить. Тихо. Движения плавные, как в замедленном кино. Птицы её не пугаются. Идёт она прямо на чайку, та взмахнёт крылом, отскочит на шаг и продолжает свои дела - рвёт что-то на кусочки, ворчит.
- Будто собака! - сказала Михтарьянц про одну злую чайку.
Мы ходили по острову, и Эля рассказывала про птиц.
ИЗ РАССКАЗОВ МИХТАРЬЯНЦ
На Арий камень птицы прилетают весной. Надо снести яйца, вывести птенцов, поставить их на крыло, спустить на воду. Все это у каждой птицы по-своему.
У чайки-моевки птенец появляется на свет слабым, первую неделю лежит в гнезде и только к концу шестой недели крепнет, поднимается на ножки, пробует выходить на край обрыва. Станет здесь, развернёт крылья, с опаской посмотрит вниз - страшно! А справа и слева такие же, как он, - серые, голенастые, бедовые. Кричат, подбадривают. Вьются над ними с криками отцы, мамы. Но вот настаёт час - словно что-то толкнуло его, кувыркнулся птенец с обрыва, отчаянно замахал крыльями. Принял его воздух, поддержал. Описал смельчак петлю и снова вернулся к гнезду. А за ним - как купальщики холодной осенью, зажмурив глаза, в ледяную воду - братья, сёстры, соседи по скале - прыг, прыг!
Эти первые полёты продолжаются примерно месяц. Держится теперь молодёжь выводком. Постепенно смелеет - все позднее возвращаются молодые на скалу. Всё дальше и дальше их полёты. Значит, скоро на юг!..
У маленького топорика детство совсем не такое. Первые дни проводит малыш не под открытым небом, как чайка, а в глубине норы, на подстилке из сухой травы и перьев. Подрастёт, всё чаще начнёт выбираться на свет, расхаживать у входа в нору. И вот, подбадриваемый родителями, устремляется пешком через гальку, через обломки камней - к воде! Добежал до неё, упал, заработал лапками - поплыл. Прочь от берега! Больше не вернётся сюда в этом году маленькая красноносая птица. Уплывёт в открытое море. Будет там расти, откармливаться, взрослеть среди кочующих рыбьих стай и холодных свинцовых волн.
Такое же детство и у птенца кайры. Этот, правда, растёт на свету, на ветру, быстро оперяется, набирается сил. Но тоже придёт день - станет малыш на краю обрыва. А под ногами-то пропасть! Еле видны мелкие, как чешуйки, волны. И вдруг - замерло сердце, отчаянно затрепетали крылья. Вытянул вперёд шею, растопырил ноги - полетел! Вниз, вниз. По пути задел скалу, отскочил от неё, как мячик. Всё ниже и ниже. Держат крылышки, как парашюты, работают перепончатые лапки. Вот и вода. Уф! Заработал ножками поплыл! Как и топорик, прочь от берега. А неподалёку уже отец и мать. Радуются, торопятся плыть следом. Им всем троим долго жить в море...
И уж совсем удивительно прощаются с берегом птенцы кайры на острове Тюленьем - ещё на одном острове, где побывала Михтарьянц.
Тюлений - небольшая плоская скала. У подножия её - котиковый пляж, на ровной, как стол, вершине - тысячи птиц. Отсюда совершают они полёты в море, чтобы накормить горластых большеротых птенцов.
Но вот птенцы подросли. В жизни колонии наступает великий день. Небывалое волнение охватывает и без того шумный птичий базар. Тысячные толпы кайр совершают не осмысленные на первый взгляд перемещения: они то сбиваются в стаи, то рассыпаются вновь. Но постепенно вся эта чёрно-белая масса сдвигается в сторону моря. И тогда происходит самое важное: какой-то сигнал, общее по наитию решение, случайный шаг вперёд одной птицы - и птичья толпа упорядочивается. Взрослые птицы спускаются со скалы и выстраиваются шеренгами, образуя проходы между котиками. И никогда не видавшие воды птенцы ручейками устремляются к морю. Они скатываются с обрыва и бегут по этим коридорам между коричневых рыкающих зверей, пока не достигнут камней, покрытых пеной. Бегут, бросаются в волны, а огромные звери, шумно дыша и вытягивая шеи, удивлённо смотрят им вслед.