— К рассвету, безусловно, улетят, — успокоил девушку Лосев. — А зачем вам это надо?
— Видите ли… товарищ майор, — запнулась на непривычном обращении Грета, — сердце нашей лаборатории находится так глубоко под землей, что его могут не разрушить даже ваши бомбы.
— Ну, что же?
— Тогда около четырех часов утра произойдет еще один взрыв. Не нужно, чтобы ваши самолеты в это время были над Грюнманбургом.
— Около четырех часов? — переспросил майор Лосев. — Ну, к этому времени наши машины будут уже у своих аэродромов.
— Тогда все очень хорошо, — облегченно улыбнулась девушка.
Такую оптимистическую оценку из всех находившихся в самолете людей не разделял только майор Попель. О нем в первый момент все забыли. Скрученный по рукам и ногам, он лежал на полу в самом хвосте самолета.
Первым вспомнил о пленнике подполковник Черкасов.
— Коля, — спросил он Лосева. — А это у тебя что за пассажир?
— Видный чиновник гестапо. Приехал из Берлина, видимо, специально для того, чтобы пригласить нас в гестаповские подвалы, — рассмеялся майор. — Да не сумел. Не оправдал оказанного ему высшим начальством доверия.
Хотя разговор шел на русском языке, гестаповец, услышав нелестную характеристику своих способностей, сердито передернул плечами.
Черкасов заметил это.
— Вы понимаете по-русски? — спросил он гестаповца.
Попель, секунду поколебавшись, утвердительно кивнул головой.
На первые вопросы подполковника Черкасова гестаповец отвечал уклончиво.
— Что вы крутите! — недовольно поморщился подполковник. — Ведь все равно вы у нас заговорите.
— А скажите, господин подполковник, — ответил вопросом на вопрос Попель. — Если я буду говорить обо всем откровенно, меня не расстреляют?
— Мы пленных не расстреливаем, — рассердился подполковник. — Если вы служили в захваченных Германией странах и были жестоки с местным населением, тогда вас будет судить суд той страны, в которой вы творили свои зверства.
— Клянусь вам, господин подполковник, нигде, кроме фатерлянда, я не служил.
— Так чего же вы жметесь, как барышня? — вспылил Черкасов.
Разведчики и Грета с любопытством прислушивались к разговору. После короткого раздумья Попель ответил:
— Не будем спешить, господин подполковник. Господин майор подтвердит, что я держался корректно и сдался сам.
— Ну, вот, то-то, — улыбнулся Черкасов. — Сейчас скажите только одно: как вы узнали о том, что русские разведчики появились в вашем тылу? В чем мы допустили промах?
— Промахи кое-какие были… Но дело не в них. Все началось с этой радиограммы из Грюнманбурга. Мы не могли ее расшифровать, а радист Макс Бехер умер, не сказав ни слова.
Подполковник даже подпрыгнул на месте и ударил себя ладонью по лбу.
— Что это со мной творится? — воскликнул он. — Совсем забыл. Ведь я подготовил вам сюрприз. Просил самого генерала, и по его ходатайству все устроилось. Подождите, я сейчас, — и подполковник почти бегом направился в кабину управления. Через короткое время он вышел в сопровождении высокого худощавого старшины. Чуть гортанным голосом, мягко, по-восточному произнося слова, старшина отрекомендовался:
— Радист самолета, гвардии старшина Тохтасын Вахабов.
Черкасов с веселым лукавством глядел на разведчиков, ожидая возгласов удивления. Но разведчики невозмутимо поздоровались со старшиной, ничем не выразив ни удивления, ни восторга. Подполковник явно был разочарован.
— Коля, — укоризненно взглянул он на майора Лосева. — Ты, по-моему, не расслышал. Это Тохтасын Вахабов. Он узбек.
Лосев недоумевающе взглянул на подполковника. «Какое отношение имеет к вам этот старшина? Ты что-то путаешь, дружище», — прочел Черкасов во взоре майора.
— Постойте, постойте, — горячо заговорила по-немецки Грета Верк, обращаясь к Лосеву. — Госпо… Товарищ подполковник говорит, что это Тогда сын Ухабов. Он друг Макса Бехера. Он написал ту шифровку, которую передавал Макс Бехер.
— Так вот это кто! — Лосев встал и снова крепко пожал руку старшины. — Расскажите же, как все было!
— Э-э-э! Плохо было, — махнул рукой старшина. — Раненый в плен попал. Потом бежал с товарищами; сейчас снова воюю. — Затем, неуверенно выговаривая слова немецкого языка, старшина спросил Грету: — Вы, значит, знаете Макса Бехера? Я его Максимом звал. Нас, советских, там трое было. По-немецки немного только я говорил. Где сейчас Максим? Хорошо живет?
Грета замялась, не решаясь рассказать о трагической судьбе Макса Бехера.