Но воспоминание о сыне кузнеца охладило Баймурада. «Хотя этому щенку всего лет семнадцать, но злости и силы у него, как у десятка верблюдов. А если еще кузнец ввяжется, тогда и сам аллах их не одолеет».
Неожиданный стук в ворота заставил Баймурада пулей вылететь во двор. Вернулся Тургунбай.
Через полминуты Баймурад, почтительно поддерживая хозяина за локоть, помог ему слезть с коня. Тургунбай, разминая отекшие ноги, направился к дому. Уже поднявшись на террасу, он крикнул Баймураду:
— Когда приберешь коня, приведи барашка пожирнее. Резать будешь. Вечером гости приедут.
Стук в ворота и голос Тургунбая прервали задушевный разговор девушек. Турсуной склонилась над вышивкой, а Ахрос медленной и осторожной походкой слепца вышла из комнаты. Она слышала слова Тургунбая о гостях. Значит, надо будет много воды. А обязанность носить воду лежала на Ахрос.
Ширин-Таш — самое обычное селение, каких много было в Туркестане в ту пору.
Всякий, въезжавший на его кривые, пыльные летом и грязные зимою улицы, долгое время видел только низенькие, ветхие, слепленные из земли лачуги. Выбравшись к центру селения, путник начинал замечать, что постройки становятся более добротными, а земляные стены — дувалы, огораживающие дворы, — не размыты дождями. Это были усадьбы относительно благополучных хозяев.
И только окинув взглядом с какого-нибудь возвышенного места все селение, можно было насчитать четыре-пять усадеб, бесцеремонно раздвинувших своими стенами сельскую мелкоту. Стены этих усадеб были высоки и прочны. Огромные ворота сделаны из добротного леса и покрыты затейливой резьбой. И любой встречный мог объяснить путнику, что огромная, чуть не в десятину усадьба принадлежит почтенному Миршарабу Алиханову; что резные ворота напротив его дома ведут во двор уважаемого Данияра Шамансура — старосты селения; что около главного арыка раскинулся окруженный садом дом широко известного богача Абдусалямбека; по правую сторону его облюбовал себе место достойнейший и богатейший из жителей селения, всеми уважаемый Тургунбай, а около мечети, под сенью столетнего карагача, находится дом высокочтимого муллы Сеида Гияса, человека святой жизни и высоких нравственных качеств. Все это была деревенская знать. Средних хозяев было не так уж много. Каждый из них всеми силами, правдой и неправдой старался разбогатеть, чтобы встать наравне с наиболее богатыми. Некоторым удавалось вскарабкаться на вершину, но это были только одиночки. Большинство не выдерживало, разорялось и скатывалось вниз, пополняя собой ряды сельской голи.
Селение Ширин-Таш в округе звали «селением ишана». Ишан Исмаил Сеидхан владел в Ширин-Таше большими участками земли и пользовался огромным влиянием на жителей. Он был одним из самых авторитетных ишанов среди мусульманского духовенства Ферганской долины, хранитель могилы Али Шахимардана, уже при жизни почитавшийся святым. Все богачи и среднее дехканство были мюридами — последователями Исмаила Сеидхана, покорными исполнителями его воли.
Наиболее многочисленная часть населения — издольщики и батраки. Все они были опутаны такой долговой кабалой, что, по существу, являлись рабами Исмаила Сеидхана и его мюридов. Из бедноты только с десяток семейств владели небольшими наделами земли и сохранили кое-какую самостоятельность.
Особенно тяжелым в кишлаке было положение женщин.
И если невыносимо тяжело было женщинам, обладающим всеми дарами природы, то на какую жизнь могла рассчитывать безродная девушка-батрачка, к тому же слепая?
Тяжела, бесконечно тяжела была жизнь Ахрос в родном селении. Даже каторжник, на всю жизнь приговоренный к подневольному труду в кандалах, был счастливее ее. Он видел. Его не окружала постоянная непроглядная тьма. У него всегда оставалась надежда на то, что, авось, стража зазевается и он сможет улизнуть, сможет разбить камнем кандалы и снова стать свободным.
У слепой же батрачки Ахрос впереди не было никакого светлого проблеска. С детства она не знала ни любви, ни ласки, а слепота сделала ее жизнь тяжелее каторжной. Те, кто хотели бы ей помочь, сами не имели ничего, а для состоятельных жителей селения она была только даровой рабочей силой, которую можно было нагружать работой, как любого осла, но кормить значительно хуже.
Сынки сельских толстосумов не давали ей прохода.
— Слепая! Слепая! — раздавались злорадные, хотя еще и пискливые голоса будущих правоверных мусульман, едва лишь слепая батрачка появлялась на улице. Удары палками, комьями земли, щипки и толчки сыпались на нее градом.