— А за то, что ты все это узнал и первому рассказал мне, я тебя награжу. Хорошо награжу. Смотри и впредь, как следует. Все, что увидишь и услышишь днем, вечером, должен знать я. Понял?
— Понял, хозяин, понял! Все сделаю! Не беспокойтесь, — захлебывался от готовности услужить Баймурад.
— А теперь вот что, — приказал Тургунбай. — Сбегай-ка к Саттару-кузнецу и пригласи его сюда. Да побыстрее.
Баймурад со всех ног кинулся выполнять приказание, радуясь, что и на сей раз хозяйская плеть не погуляла по его спине.
Тургунбай больше не думал о сне.
Не взглянув на мягкое одеяло в прохладной полутемной комнате, он вышел вслед за работником на террасу, тянувшуюся вдоль выходившей во двор стены дома.
Несмотря на свои пятьдесят пять лет, Тургунбай был еще крепок и силен. В его окладистой черной бороде только кое-где серебрились первые вестники старости — седые нити. Невысокий и широкоплечий, он стоял, широко расставив толстые ноги, и из-под черных нависших бровей оглядывал двор. Излишняя тучность делала его тело массивным, неповоротливым, грубым, как изваяние какого-то неизвестного недоброго бога.
Оглядывая свои владения, Тургунбай обдумывал предлог для того, чтобы удалить кузнеца с сыном из Ширин-Таша хотя бы на время, пока он посоветуется со святым ишаном и решит, что делать с дочерью. Раздумье было недолгим. Тургунбай кивнул головой, словно соглашаясь с кем-то, и удовлетворенно потер руки. Предлог нашелся.
Джура, рубивший под навесом дрова для варки вечернего плова, не заметил хозяина, появившегося на террасе.
Неподалеку от Джуры возилась около очага Ахрос. Батрак и слепая работница о чем-то негромко переговаривались. Тургунбай прислушался, но не мог разобрать ни одного слова.
«О чем могут болтать эти незаконнорожденные?» — подумал он, с неудовольствием рассматривая крепкую и ладную фигуру батрака. Джура легко, казалось, совсем без всякого усилия, перерубал толстые, как оглобли, палки сухого тала.
Тургунбай презирал своих батраков, но Джуры он побаивался. Слишком уж независимо держался этот батрак. В его взгляде было что-то такое, что мешало Тургунбаю ударить или обругать Джуру, как любого из своих батраков. У Тургунбая Джура батрачил второй год. До этого он несколько лет пропадал из кишлака, работал на одном из ферганских хлопковых заводов. Тургунбай, считавший, что работа на заводе портит людей, давно бы прогнал неприятного ему батрака, но Джура был очень выгодный работник. Молодой, сильный, он один мог сделать то, на что надо было нанимать двух, а то и трех человек.
— Вот стрекочут, проклятые, — проворчал Тургунбай, разозленный тем, что не мог понять, о чем говорят его работники. — Рады, что языком нельзя работать на хозяина. — Он отвернулся от батраков, не в силах сдержать накопившегося раздражения.
Не заметила отца и Турсуной, когда, выскользнув из калитки внутреннего дворика, подошла к Джуре и тихо просила:
— Отец сердитый приехал?
— Я не видел его, Турсуной, — ответил Джура, прекратив на мгновение работу. — Он в комнате для гостей с Баймурадом разговаривает.
— Турсуной! — негромко окликнул девушку Тургунбай. — Подойди сюда.
Турсуной вздрогнула и, повернувшись, увидела стоящего на террасе отца. На лице девушки сразу же появилось выражение замкнутости и затаенного страха. Она медленно подошла к террасе.
Тургунбай из-под нахмуренных бровей внимательно следил за каждым шагом дочери.
«Красива, — подумал он, оглядывая стройную фигуру и прелестное лицо Турсуной. — Красива и совсем взрослая. Замуж пора. Замуж отдам — забудет о Ташкенте думать».
— Все ли в порядке, дочка? — спросил Тургунбай, стараясь придать своему голосу возможную ласковость.
— Все хорошо, отец. Благодарю.
— Не скучаешь?
В лице Турсуной что-то дрогнуло. Но тем же спокойным голосом девушка ответила:
— Не скучаю, отец. Вышиваю. Подруги приходят. Когда Ахрос свободна, с ней говорю.
— С Ахрос? — сделал удивленное лицо Тургунбай. — О чем можно говорить с этой слепой дурой? Что она понимает?
— Она все понимает, отец, — с неожиданной горячностью ответила Турсуной. — Ахрос только не видит, а так она умнее многих моих подруг.
— Умнее?! — развеселился Тургунбай. — Неужели умнее, чем даже дочка Абдусалямбека?
Турсуной знала, что отец рассчитывает жениться на Джамиле — дочке Абдусалямбека. Знала Турсуной и то, что Абдусалямбек не прочь породниться с Тургунбаем. Смущало Тургунбая только одно, что его будущая жена — сверстница и подружка его собственной дочери. Вот если бы Турсуной вышла замуж, тогда другое дело.