Молчит небо, опустошенное войной, молчит. И не я один, а миллионы людей уже отвернулись от него и крепко задумались…
Я вздрогнул: в гавани жалобно завыла сирена, точно собака, защемленная подворотней.
В носовое отделение «Мурены» вошел Зобов.
— Вот хорошо, что я застал тебя одного. Мне нужно поговорить с тобой.
— Ладно.
— Вот что, Власов, брось за юбками волочиться.
— А что?
— Время теперь не такое. Видишь, как гибнут люди? Погибнем и мы. Во имя чего?
— Да, дорогой друг, вижу, все вижу. Вся земля размывается дождями слез и крови. Но что можем мы с тобой сделать?
Зобов склонил ко мне лобастое лицо, мускулистый и упрямый, как буйвол. В стальном блеске серых глаз отразилась несокрушимая воля.
— Вся сила в народе. А народ ощетинился. По всей стране несется ропот. Значит, наступила пора, когда нужно готовиться…
— К чему готовиться?
— К расплате.
— С кем?
— С теми барышниками, что торгуют человеческой кровью.
— А дальше что?
Зобов начал развивать свои мысли. Я давно догадывался, что у него есть какие-то замыслы. Оказывается, он только небо хочет оставить в покое, да и то лишь на время, а на земле думает перевернуть вверх торманом все порядки.
Обещался познакомить меня со своими товарищами.
— Ты нам нужен будешь.
— Хорошо, Зобов, я согласен.
Я понял, куда должен направить свои силы. Стреноженный народ теряет смирение. Рвутся вековые путы. А гнев почти всей страны — это сокрушительный удар девятого вала. Уже чувствуется содрогание людского моря, глухой ропот грозных бурь. Быть может, я вдребезги разобьюсь о назревающие события, выплесну свою горячую кровь на мостовую. Все равно — мой курс обозначился ясно.
За спиной вырастают крылья.
Тихо надвигается вечер, окутывает город в теплый сумрак.
Зачем я иду к Полине? Я сам не знаю. И только дорогой твердо решаю, что скажу ей по-матросски:
— Отдай концы нашей любви!
Больше ни слова не прибавлю. Повернусь и уйду.
Но другое приготовила для меня судьба: знакомая комната пуста, на дверях висит маленький зеленый замок. А хозяйка, низенькая и пучеглазая женщина, со злостью поясняет мне:
— Я сколько ей говорила, чтобы не связывалась с вашим братом. Нет, не послушалась. Вот и дошла до своей точки…
— Что случилось?
Хозяйка одну руку держит фертом, а другой размахивает, точно гвозди вбивает мне в голову.
— А то и случилось, что должно было случиться. Третьего дня на рассвете взяла да и хватила уксусной эссенции. Увезли в больницу. Будет ли жива — это еще неизвестно. А тут вот теперь таскайся на допросы. Хоть бы, дура она этакая, записку оставила, что сама, мол, кончаю жизнь. А то ведь ничего! И словами ничего не может объяснить, потому что всю пасть сожгла. Вот ведь через вас, разбойников, какой грех бывает!.. Больше ко мне на квартиру чтобы ни шагу! Ишь, морду-то как испохабили! Тоже, видать, хорош, пес бесхвостый…
Я быстро шагаю по улице, а в голову лезет нелепость. Мне почему-то кажется, что я непременно встречу адмирала Гололобого и не сумею вовремя встать перед ним во фронт. Это меня очень беспокоит. Зорко всматриваюсь в офицерские лица, чтобы не пропустить нужного момента.
Я не пошел на базу, а неожиданно для самого себя свернул к Чертовой Свахе.
В подвальном помещении закрыты окна и ставни. Душно. Пахнет прокисшим бельем. В чаду табачного дыма, словно ночные заговорщики, сидят матросы и женщины. Большинство из матросов — наша команда.
— А, и Власов пришел! — обращается ко мне Зобов.
— Да, пришел.
— Хорошо сделал. Присоединяйся к нашей компании. — Я впервые вижу его таким пьяным.
Мы оглушаем себя денатуратом и очищенной политурой. С нами угощаются и женщины. Около одной из них, скучной, как великопостный звон, увивается Залейкин. На все его выходки она только лениво улыбается. Тут же и Чертова Сваха, бывшая жена боцмана, а теперь вдова, сводница и пройдоха, каких мало на свете. Она управляет всей компанией, как командир экипажем. Мясистое, безбровое лицо ее покраснело, словно выкрашено суриком. Пара маленьких глаз провалилась в жир и беспомощно ворочается, чтобы выбраться наружу. На голых руках, вокруг серебряных браслетов, образовались толстые складки осалившегося мяса.