Наконец, он сам не заметил, как снова очутился на середине улицы.
Тогда он смекнул, что можно идти и не по тротуару и не по улице, а по канавке, что между тротуаром и улицей. Склонив голову, стараясь не поворачиваться стулом в стороны, пошел он, как конь в борозде, и был очень рад, что никого не беспокоит.
Придя в мастерскую, он столкнулся с неприятностью, перед которой сразу показались пустяками все злоключения на улице.
— С таким ремонтом мы не станем возиться! — категорически заявил мастер.
— Почему? — с замиранием сердца спросил Толя.
— Если все пойдут с такой чепухой, так нам некогда будет заниматься настоящим делом!
Толе стало страшно. Что же теперь делать? Отец ведь сказал — домой не возвращаться, пока стул не будет починен.
— Пожалуйста… исправьте, — начал просить Толя. — Может, это не долго… Мне отец велел… Исправьте…
Мастер взял винт, ввинтил его в ножку, остальные подтянул потуже и отдал стул.
Весь «ремонт» занял не больше двух минут, Толя стоял, глядел, а в голове у него вертелось:
«Так это же я и сам мог бы сделать!..»
— А сколько… стоит? — проговорил он наконец.
— Ну, заплати за новый винт, что ли, — усмехнулся мастер.
Возвращаясь домой, Толя все время думал об этом ремонте.
Не только у них в семье, но и среди знакомых испокон веку считалось, что каждую такую работу должен выполнять «спец», независимо от того, сложная она или простая.
Если нужно поправить стул или стол, например, ввинтить тот же винт, так это должен делать только столяр. Если нужно вставить замок и при этом ввинтить тот же самый винт, — тогда приходится звать слесаря. Винт в сапог должен ввинчивать уже сапожник. Если ослабнет винтик в стенных часах, его должен подвинтить часовой мастер, в швейной машине — другой техник. А ведь стоило хоть немножко подумать да присмотреться — и все эти винты, наверняка, могли бы ввинтить и Толя, и Нина, и отец, и мать.
Вечером Толя и Нина долго обсуждали в углу события минувшего дня.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
где говорится, как крыса перепугала Андрейку и еще о том, как Андрейка поймал вора
Однажды товарищи спросили Андрейку, какая у него семья. Он ответил:
— Мама, я и поросенок.
— Это, значит, твой брат? — насмешливо спросил Карачун.
— Двоюродный, — серьезно ответил Андрейка. Все начали смеяться, а Карачун крикнул:
— Хорошие же у тебя родственнички!
— А что ты думаешь? — ответил Андрейка. — Он ничуть не хуже тебя! Он никогда не хулиганит, и я ни разу не слышал от него таких гадких слов, как от тебя. Он ни у кого не украл, карандаша, не разбил ни одного окна и ни с кем не дрался на улице. Никогда я не видел, чтобы он цеплялся сзади на трамваи…
Чем больше положительных сторон своего «двоюродного» перечислял Андрейка, тем сильнее хохотали ребята, поглядывая на растерявшегося Карачуна.
— Нашли над чем смеяться! — буркнул тот и, презрительно ухмыльнувшись, ушел.
Андрейка зачислил своего поросенка в семью потому, что не было дня, когда бы Андрейка не принимал участия в присмотре за ним. Кому же помочь матери то травы нарвать, то катух почистить, то корму принести. Тем более, что мать работала уборщицей в одном учреждении и не всегда могла это сделать сама.
По этой причине часто приходилось кормить поросенка совсем поздно, впотьмах. Тогда уже обязательно шел и Андрейка, чтобы отпереть двери, посветить. И вот однажды он потерял ключ от замка. Событие Пустяковое, обыкновенное, но в данном случае дело приняло серьезный оборот: приближалась ночь, а как было росить двери незапертыми?
Может быть, этот злополучный ключ валялся где-нибудь под ногами, но впотьмах никак его не удавалось найти.
Попытались было у соседей занять до завтра замок, но у одних вообще не было лишнего замка, а другие уже спали.
— Ну, что же теперь делать? — говорила мать. — все из-за тебя, сорванец ты этакий! Для чего нужно было вынимать ключ из замка?
— Да я, кажется, его не вынимал. Может, он сам вывалился.
Еще поискали — нет ключа!
— Беги домой, там в ящике, кажется, какой-то валялся. Может, подойдет.
Побежал Андрейка и действительно нашел ключ. Принес, начали пробовать и — вот досада! Хоть бы уж совсем непохожий был, а то вот-вот готов влезть, и все же что-то не пускает.
— Что делать, что делать? — повторяла мать. — Не оставлять же так!
— Тогда я останусь охранять, — сказал Андрейка.
— Как это?
— Да переночую тут, на дровах.
— А бояться не будешь? — недоверчиво спросила мать.
— Я? бояться? — ответил Андрейка таким топом, что мать почувствовала к нему уважение.
— Ах ты, мужчина мой! — ласково проговорила она. — Но все-таки лучше я покараулю.
— Нет, нет, нет! — горячо запротестовал Андрейка. — Мало ли мальчишек караулят сады, огороды? Чем я хуже их? Мне очень хочется тут переночевать.
Мать понимала, что для мальчишки подобное дело должно быть очень интересным. Да и пусть привыкает: мужчина как-никак.
— Хорошо, — подумав, сказала она. — Я сейчас устрою тебе постель.
Когда она ушла, Андрейке стало как-то не по себе. Сарайчик при слабом свете коптилки казался совсем не таким, как всегда. Откуда-то появилось много дырок и уголков, которых раньше, кажется, не было. Да и паутины полно, а раньше он ее тоже не замечал.
Вернулась мать, расстелила на дровах старое одеяло, положила подушку.
— Вот и хорошо, — утешала она сына и себя. — Бояться нечего: никакой вор не полезет, если почувствует, что тут кто-то спит. Одну ночь провести можно. Да и не холодно. А завтра отнесешь ключ слесарю. Ну, ложись. Не забудь погасить коптилку, а то чего доброго пожар…
И вышла.
Снова у Андрейки на душе заскребли кошки. Но теперь он даже разозлился на самого себя. Что за глупость, в самом деле! Сколько людей стоят на постах: в саду, в лесу, в поле, в разных будках — и ничего. А он, вроде, боится. Это ж позор!
— Ну, братишка, будем спать! — вслух обратился он к поросенку и начал устраиваться, на ночлег.
«Братишка» встал на задние ноги, высунул свой пятачок и приветливо захрюкал. Андрейка не удержался, чтобы не почесать его за ухом.
Наконец Андрейка погасил коптилку и улегся. Некоторое время он прислушивался, как хрюкал и ворочался. В катухе его сосед, а потом, когда тот успокоился и засопел, Андрейка стал вслушиваться в другие звуки. И тогда снова его охватило беспокойство.
Самые обыкновенные звуки, — шум автомобиля на улице, шаги прохожих или стук дверей в соседнем доме, — звуки, которые он тысячи раз слышал и на которые никогда не обращал внимания, теперь казались какими-то особенными, беспокоили, мешали спать и даже немножко пугали. Особенно шаги людей. Когда они были твердые, громкие, так еще ничего, а когда тихие — у Андрейки внутри что-то такое замирало.
И снова начал злиться на самого себя. Он ведь хорошо узнает, что бояться тут нечего, что никакой опасности и в помине нет. Даже если бы действительно появился вор, так стоит только закричать — и он скроется, потому что на крик сразу же сбегутся люди.
Все это Андрейка прекрасно понимал, но спать спокойно не мог…
Чтобы показать, что он никого и ничего не боится, Андрейка громко запел:
«Бе-е-е-лая а-а-рмия, че-орный баро-он»… — но голос ему самому показался каким-то чужим, незнакомым; вместо бодрости Андрейка почувствовал еще большую подавленность. Из катуха отозвался поросенок. Андрейка сказал ему:
— Плохо у тебя спать, братишка. — Угу, — ответил тот.
— Лучше бы уж ты к нам ночевать перешел.
— Угу…
— Вот видишь. А я, дурной, не догадался. — Угу, — подтвердил поросенок.
В углу послышалась какая-то возня, писк. Андрейка вздрогнул, но сразу же успокоился: догадался, что это крысы.
Все это отвлекло его внимание от звуков, которые доносились с улицы.
Андрейка начал думать о завтрашнем дне, о ключе, школьных делах и, наконец, незаметно задремал.