Улыбка у него была учтивая, любезная, и Филимонову это тоже нравилось.
— Что меня слушать… — все так же скрипуче сказал он. — Александр Борисыч вам поручил… суть дела в чем, вы знаете? Статью мою читали?
— Читал, — кивнув, сказал Валерий Зиновьич.
— Ну вот. Что мне говорить. Все, что в статье, то и повторю — все то. Вот здесь в папке, — Филимонов нагнулся и постучал пальцами о мягко-твердую крышку папки, обтянутую поверху голубым пластиком, с положенным на жесткий картон поролоном внутри, — здесь я всякий фактический матерьялец припас, я вам докажу, как я прав, насколько это необходимо — то, что я предлагаю. Но только сначала вы мне скажете, что вы по этому поводу думаете, а уж тогда и я.
— М-да! — сказал Валерий Зиновьич, откинулся в кресле и забросил ногу на ногу. — Что мы думаем… Как я понимаю, вас не устроил ответ работника нашего отдела?
— Это, знаете, не ответ! — Филимонов отпил из стакана, поставил его, взял папку, неторопливо раскрыл и достал из вклеенного в нее прозрачного пластмассового складня бумагу с редакционным грифом наверху. — Это что за ответ, извиняюсь, это на дурака рассчитано, а я, знаете, не дурак. — Он вынул из нагрудного кармана пиджака чехол с очками, извлек из него очки, надел и зачитал: — «Уважаемый Прохор Дементьевич! Ваше письмо получено редакцией и внимательно изучено. К сожалению, предложения, высказанные в нем, не представляются нам заслуживающими внимания, и, кроме того, вопросы, поднятые в нем, вообще находятся вне компетенции редакции. Младший литсотрудник В. Терентьев». — Филимонов снял очки, положил их в футляр и вместе с бланком ответа опустил на стол. Читая, он тяжело налился кровью, в груди сделалось тесно, и губы ему стало подергивать. — Это что? Это ответ?! — спросил он прерывающимся голосом, поправляя узел галстука и ворочая шеей в узком вороте севшей после стирки сорочки. — Я, извиняюсь, десять страниц исписываю, а мне на трех строчках отвечают! Кто он такой, В. Терентьев?! Младший литсотрудник! Какое право какой-то младший литсотрудник смеет решать — заслуживают внимания мои предложения или нет? А? Это, извиняюсь…
Филимонов задохнулся, горло ему схватило, и он закашлялся. Валерий Зиновьич приподнялся с кресла и, перегнувшись через стол, подал ему его стакан.
— Благодарю! — сквозь кашель выговорил Филимонов, откашлялся и отпил из стакана.
Валерий Зиновьич вновь сидел в кресле, все так же пригнувшись и облокотившись о стол, но уже не улыбаясь.
— В общем, Прохор Дементьич… — начал он медленно, когда Филимонов поставил стакан на стол и тылом ладони обтер губы, — в общем, я должен согласиться с вами… это, конечно, неправильно, это ошибка наша, что по такому вопросу… такому человеку, как вы, отвечал младший литсотрудник… Я от лица редколлегии приношу вам извинения… и благодарю за внимание к нашей газете, что вы обратились именно в нашу, а не в другую…
«Благодарен он… счастлив прямо! — со злорадством подумал Филимонов. — Ишь! Слов прямо от благодарности-то найти не может».
— Что ж! — сказал он, всовываясь в паузу в речи Валерия Зиновьича. — Если благодарны и ошибку свою признаете, давайте, что ж, я забуду, давайте все сначала начнем: вот я, вот мои предложения — выношенные и аргументированные, давайте помещать их на страницах газеты.
Он успокоился, губы ему больше не дергало, и голосу вернулась его прежняя медлительная сиплость.
— Да, но… видите ли, Прохор Дементьич… — Валерий Зиновьич, не отрывая от стола, покрутил в руках свой стакан и отодвинул его. — Видите ли… ведь это действительно вопрос не нашей компетенции. Ведь мы не даем, скажем, названия улицам, городам, поселкам, этим занимаются соответствующие учреждения — исполкомы в данном случае… и вопрос, который вы поднимаете, — это компетенция тоже соответствующего учреждения… я вам даже не скажу сейчас сразу — какого… ну, может быть, Министерства культуры, Союза писателей…
— Да… да… да… — кивал Филимонов вслед его словам, будто соглашаясь, и, когда Валерий Зиновьич помянул Министерство культуры, выкинул перед собой вперед раскрытой ладонью, словно защищаясь, руку. — Во! — сказал он. — Во! То-то и оно! Союза писателей… Как же! Союза писателей… Захотят они! Да наоборот же! Им же это лишь на руку: слава, деньги, женщины — все к ним тогда валит. Наше это дело, дорогой Валерий Зиновьич, наше — общенародное. Каждого, у кого совесть есть, кто на эти безобразия смотреть не может, да. Потому я к вам в газету и написал — вопрос поставить, внимание обратить. Знаете такое выражение: если не я, то кто же? Вот! Если не я, то кто же? Мне, извиняюсь, наплевать, что мальчишка какой-то оскорбил меня. Но он от идеи отмахнулся, от дела — а это, знаете, я никому не прощу.