У номера, в белом чистом фартуке, стояла горничная.
— Чего не открываете, убираться же надо! — сказала она, делая движение оттеснить Тугунина и пройти в номер. В руках у нее было ведро со шваброй, на полу, у ног, стоял пылесос.
— Я сплю! — загораживая ей проход, чуть ли не по раздельности каждый звук, выговорил он. — Что вы рветесь? Высплюсь — тогда и убирайтесь!
Он захлопнул дверь, повернул ключ и, сняв брюки, снова лег.
— А я испугалась, — прижимаясь к нему, с коротким смешком сказала Юля. — Господи, думаю, ну все. Выселят еще. Или вдруг на работу сообщат.
Тугунин засмеялся, притискивая ее к себе и гладя плечо — кожа на теле у нее тоже была гладкая и чистая, у него крутилось в голове старое, затасканное слово — атласная.
— Ох уж трусиха. Если что, трояк коридорной в лапу — и все в порядке.
— Да? — спросила она, показалось ему, с некоторой обидой.
— Да, — ответил он.
— А откуда ты знаешь?
— Что знаю?
— Ну что трояк — и все в порядке?
Тугунин хмыкнул.
— Да это известное дело.
— Ты так уже делал, да?
— Нет, в книге прочитал. В книге ведь плохого не посоветуют?
— М-м… — с преувеличенностью простонала она, приподнялась и больно надавила ему кулаком на подбородок. — Гад такой. Умеешь соблазнять женщин.
Тугунин, снова довольно хмыкнув, вывернулся из-под ее кулачка.
— Собственница, — сказал он, — ух ты, какая собственница…
Юля легла, уютно умащиваясь плечом у него под мышкой, устраивая голову на его груди, — она моментально, с какой-то радостной простотой обвыклась с ним, вся распахнулась ему навстречу с щенячьей азартной доверчивостью, ошеломив Тугунина, и от совершившейся близости с ней его затопляло сейчас давно забытой, когда-то лишь в юности случавшейся, теперь, пожалуй, заново открывшейся ему плавящей, разнимающей душу нежностью.
— Ух ты, какая собственница… — повторил он, не давая ей окончательно устроиться у себя на груди, целуя ее влажным, скользящим поцелуем в шею, за ухом, в ямку у ключицы, и она тут же отозвалась: руками, животом, коленями — всем телом проникая, впаиваясь в него, и опять Тугунин испытал то, давно с ним не происходившее — исчезновение тела, бесплотные мгновенья слияния с чужой душой, растворившейся в нем и растворившей в себе его.
«С гостиничной-то однодневкой!..» — с изумлением подумал он после, устало лежа с закрытыми глазами и стараясь не заснуть.
Все же он заснул. И проснулся от щекотанья в носу — она щекотала его шпилькой, вынутой из волос, сомкнув ее пружинистые концы.
— Эй, мсье! — с тем же возбужденно-веселым смешком сказала она открывшему глаза Тугунину. — Вы мировую классику читаете или нет?
— Что именно? — помаргивая и зевая в сторону, спросил он.
— Ну, скажем, Гюи де Мопассана, роман «Жизнь».
— Настольная книга, — все еще зевая, отозвался он.
— Тогда вы должны знать, что женщины не очень любят спящих мужчин.
— В самом деле?
— В самом деле. Можно еще вспомнить «Тысячу и одну ночь». Там к одной царевне, или кем там она была — шахиня? — молодой человек на свидания приходил. Придет в беседку, наестся, ожидая ее, и уснет. И очень она сурово его за то покарала.
— И справедливо, да? — вспоминая ту ужасавшую в детстве своей непонятностью и жестокостью расправы над незадачливым влюбленным сказку, спросил Тугунин.
— Не гневи женщину, разгневанная женщина — страшна, — с мнимосерьезным лицом сказала Юля.
Она снова сделалась такой же, как вчера в кафе после того поцелуя, как уже была сегодня, когда тайно, улучив момент, пробралась к нему в номер мимо бдительно несущей свою вахту коридорной, и вновь в этом ее оживлении легко угадывалось старательно и неловко затушевываемое смущение.
«Ч-черт!..» — против воли опять пробормотал про себя Тугунин.
— Что, давай выбираться на свет белый, пойдем по Москве шляться? — произнес он вслух.
— Давай, — послушно и радостно откликнулась она.
Они оделись, он вышел в коридор — коридор был пуст, белые пласты света из открытых дверей номеров, в которых убиралась горничная, рассекали его полутьму в противоположном конце.
— Выходи, — приказал он Юле.
Она вышмыгнула из номера и, не оглядываясь, пошла по коридору, неслышно ступая предусмотрительно взятыми у соседки взаймы вельветовыми мягкими туфлями.
Тугунин закрыл дверь, привел в порядок постель, подобрал с полу оброненную Юлей шпильку и, послонявшись бесцельно по номеру еще минут пять, оделся в уличное.
Они договорились встретиться во вчерашнем садике, во дворе соседнего дома. Юля уже ждала его. Она была в той же зеленой нейлоновой куртке и зеленых сапогах, в которые были заправлены с напуском клетчатые синие брюки, на плече у нее висела коричневая замшевая сумка, но, теперь Тугунину не увиделось в этом никакой дисгармонии.