Семен стоял перед нею и не знал, что говорить. Еще ему стыдно было перед людьми. Хотя и немного шло народу, но все же шли — огибали их, оглядывались на них, останавливались…
Потом жена стронулась с места. И ничего уже больше не говорила, ни слова, и, когда зашли в квартиру, повалилась, не раздеваясь, в постель.
Семен просидел ночь на кухне.
«Вот же ведь, а!..- — молотом колотилось в нем одно и то же. — Вот же ведь, а!..»
Под утро он уснул за столом, положив голову на руки, и проснулся оттого, что его дергал за рукав Васька:
— Папка! В школу уже пора и на работу тебе.
Они собирались втроем — в школу, на работу, в сад, — ходили, говорили, роняли, стучали, — жена не поднялась. Лежала, отвернувшись к стене, все так же в одежде, и не шелохнулась.
— Папка! А что с мамкой? — шепотом почему-то спрашивали то Васька, то Иришка.
— Да ничего, так, спит, видишь же, — весело отвечал Семен, а сердце у самого было тяжелое, как камень.
— А в одежде почему?
— Устала очень на работе вчера, спать так хотела.
— Так спать хотела? — вопросы у Васьки с Иришкой не иссякали.
День на работе Семен не работал, а маялся. Точил дорогой вал — едва не загнал в брак: целый миллиметр лишний собрался снимать, резец уже совсем подвел, хорошо, профорг подошел с ведомостью, отвлек, стал потом смотреть заново — ничего себе впорол бы брачок! На ползарплаты.
По дороге домой он завернул в свой бывший цех. Жена ходила вдоль разметочной плиты с ведром в руке, макала в него кисть, мазала поставленные на плиту детали белой краской — чтобы потом, когда краска высохнет, размечать их.
Семен постоял, постоял, глядя на нее издалека, и пошел обратно к выходу. Ну ладно, на смену поднялась, значит, не так уж плохо.
В дверях он столкнулся со знакомым стропалем Петькой Майна-вира.
— Чего это у тебя с женой-то? — спросил Майна-вира, когда поздоровались. — Второй день как блажная какая. Чуть ее сегодня деталью не шибануло. Крановщица сигналит, я ору — стоит что глухая. И лицом черная прямо.
Семен почувствовал, как откуда-то из глубины, откуда-то из живота будто, всплывает в нем вчерашняя ужасная мысль: а не рехнулась ли…
— Да так, неприятности у нас кой-какие, — пробормотал он в ответ Майне-вире. — Так, ничего особого…
— И чего, значит, вы хотите от меня? — с раздражением спросил врач.
— Да ну чего… ну, чтобы вы посмотрели ее.
— Ну, так приводите, в чем дело, я не понимаю.
— Нет, доктор, ну вы поймите… я не хочу, чтобы она знала… не должна она знать. Да и как… ну вот как я, не представляю, к психиатру, скажу, пойдем. Не пойдет она. Вы бы разве пошли, скажем?
Прием у врача закончился, врач сидел на стуле, расслабленно отвалившись на спинку, забросив ногу на ногу, и поигрывал пальцами по стопке «историй болезни» перед собой на столе.
— При чем здесь я! — с прежним раздражением воскликнул он, перестал перебирать пальцами и хлопнул по стопке карточек ладонью. — Если у нее есть болезнь, все равно ей придется сюда ходить. Куда денетесь. А если нет, ну так, значит, один раз — и все! Так что я не понимаю вас.
— Нет, ну конечно… если надо будет… — забормотал Семен. — Но сейчас-то… ну, в первый раз… она здесь не будет играть, а дома если… ее же, наверно, послушать нужно, чтобы она спела…
— Ага, вон как! — понял врач. — Так она же, вы говорите, только для самой себя?
— Так вот о том я и говорю, — обрадовался Семен его интересу. — Раньше для себя только, а теперь ей, видишь ли, людям добро делать нужно… она споет! Я вас приведу, объявлю, будто вы с телевидения или еще откуда… она и споет, голову на отсечение даю — споет.
— Во черт! — сказал врач, снова хлопая ладонью по стопке карточек. Он был немолод уже, лет пятидесяти, так примерно, в отцы мог бы годиться Семену, и Семену было неловко, трудно было с ним говорить — каждое слово врача весило как бы вдвое больше его собственного. — Что у меня за жизнь, молодой человек: вы вот у меня нынче третий, который просит, чтобы домой к ним! Почему я должен идти? Никуда я не должен ходить! В исключительных случаях только, к своим больным…
Семен испугался, что все, интерес врача выдохся, врач готовится к тому, чтобы окончательно отказать, и перебил его торопливо:
— Я вам заплачу! Вы не думайте, не просто же так… что я, не понимаю?! Я заплачу, мы работаем оба, не нищие какие-нибудь… сколько надо, сколько вы считаете нужным… — Он умолк, врач смотрел на него с холодной, как бы жалеющей усмешливостью, и Семен вконец перепугался. — Чего… чего я… не то чего-нибудь если… — пытаясь не глядеть в эти надсмехающиеся над ним глаза, суетливо затолок он, — простите тогда… если я не то чего-то… ну, тогда уж…