Проревела сирена, оповещая о конце смены.
— Юра! — крикнул парень от станка. — В душ пойдешь?
Гольцев пошел с ним в душ. Горячие сильные струи полосовали по плечам, по спине, по груди, и от разогревшегося тела шел пар. Из проходной вышли вместе. Потом они долго сидели у парня в маленькой его комнатке, Гольцев смотрел книги, запоминал названия: Лопе де Вега, Кальдерон, Сервантес…
— Испанской литературой увлекаешься?
— Увлекаюсь.
…Было восемь часов вечера, когда Гольцев вышел на улицу.
Дежурная в гостинице, отдавая ключи, порылась в столе и вытащила клочок бумаги.
— Пришли наконец, — сказала она. — А уж звонили вам, звонили…
— Кто?
— Да кто… Не знаю. Сказали, еще будут.
Гольцев не успел сделать и шага — телефон зазвонил.
— Да? — сказала дежурная, послушала и отняла трубку от уха. — Вот он, тот самый.
— Слушаю, — сказал Гольцев.
— Юрий Николаевич? — спросила трубка усталым баритоном, и Гольцев узнал председателя постройкома.
— Здравствуйте, Виктор Михайлович, — сказал он. — Что-нибудь случилось?
— Вы неуловимы, Юрий Николаевич, — не ответил на вопрос председатель постройкома. — Весь день звоню — по делам, что ли? Журналиста ноги кормят?
— Точно, — сказал Гольцев. — Так что случилось?
— Так это я вас хочу спросить. Как вы там с Марахоновым встретились? Я жду. Вчера жду. Сегодня жду. Исчезли вы — ни слуху ни духу.
— Нормально встретились, Виктор Михайлович. — Гольцев улыбнулся. Он вспомнил, как Марахонов вот так же выспрашивал у него о встрече с председателем. — Нормально…
— Нормально, Юрий Николаевич, — понятие неопределенное. — Председатель постройкома вздохнул и покашлял. — Я, вы знаете, вчера разволновался после нашего разговора. Так день-то ничего вроде, а к вечеру — места себе не найду. Неужели, думаю, маху с Марахоновым дали? Бюрократические, так сказать, порядки все соблюли, чистенькие вроде, а человеку, может, действительно невмоготу.
— Да, он не рвач, конечно. — Дежурная пододвинула Гольцеву стул, он поблагодарил ее кивком и сел. — Зашибает вот только…
— Зашибает, мне говорили. Но это ведь, знаете, не повод, чтобы не давать.
Гольцев засмеялся:
— Согласен, согласен. Перегибает в данном вопросе начальник участка. И потом, я уверен, Марахонов болен. Только вот насколько…
— Так а вы с врачом-то не встречались? — перебил председатель.
С врачом! Гольцеву показалось — в виски ему сильно ударили чем-то острым. Вот что так мучительно он вспоминал утром — с врачом ему надо было встретиться, с невропатологом! Ах, черт!..
— Знаете что, Виктор Михайлович, — сказал он. — Вы все правильно сделали — не волнуйтесь, не переживайте, спите спокойно. А относительно врача я вам позвоню потом.
Он положил трубку, дошел до своего номера, открыл его и повалился на кровать. За стеной говорило радио, шумели голоса, потом запели.
С врачом! Вовсе не то ему нужно было вспомнить, что Королев просил зайти перед отъездом. Вовсе не то… Ах ты черт! Это все из-за королевской болтовни — «главное — делать свою работу честно…» — все из-за нее. В час ночи выбрался, пока дошел… Уснул как сурок.
В субботу ему нужно быть в газете. Вечером завтра — выезжать. Выходит, всего лишь один день у него. И хоть разбейся, а поймай этого самого врача, хоть из-под земли достань.
Это надо же!..
Спасибо предпостройкома — выручил, можно сказать…
Пятница
Поликлиника оказалась двухэтажным бревенчатым домом с яркими крестовинами оконных переплетов, выкрашенных белилами. Приемный покой был прохладен, стояло два стола, несколько стульев, кушетки. Кушетки были застелены свежими простынями, на окнах висели марлевые занавески.
— Чисто у вас, — сказал Гольцев. — Хорошо.
— Стараемся, — неприязненно сказала главврач. Она была стара и, видимо, больна: отечное, с лиловатым отливом лицо, толстые отечные ноги. В ее возрасте ходить по вызовам и принимать по тридцать человек в день — дело непосильное, но ей, наверное, приходилось заниматься всем этим: в таких поликлиниках врачей, как правило, не хватает. — А вы что, порядки к нам проверять приехали?
— Упаси бог. — Гольцев внимательно посмотрел на главврача. — А что, были случаи?
Главврач вздохнула: