Машины шли весь день с правильными промежутками, одна за другой. Ночью в комнате Дуси дребезжали стекла и через каждые полчаса в окно заглядывал белый луч. И опять наступил день, и все так же шли и шли машины в высоком облаке пыли, уходили вдаль, туда, где за небосводом каждое утро раздавались дребезжащие в окнах шаги гиганта. «Поедем, поедем, поедем», — звали машины.
После ужина, когда стемнело, Дуся заперла столовую, забежала к Насте. Та накинула платок, и они вместе вышли на дорогу.
— К утру вернемся, — сказала Дуся.
Настя кивнула ей.
Они ждали недолго. В пыльной темноте выросли, завертелись две белые луны, и, тяжело гудя, надвинулся грузовик. Машина остановилась у ручья. Из кабины, звеня ведром, выпрыгнул человек, побежал в темноту. Дуся встала на колесо, перевалилась в кузов, села на брезент, на плотные бумажные мешки.
— Давай! — шепнула она Насте.
И тут же брезент зашевелился, из-под него показалась темная голова человека, вылез ствол винтовки.
— Нам на пятнадцатую выемку! — закричала Дуся. — Фактуру надо подписать. Я — заведующая столовой!
— Марш на землю, фактура! — скомандовал веселый голос. — Быстро! — твердые пальцы сдавили ей локоть.
— У-y, страшило! Еще руками хватает! — сказала Дуся, глядя вслед угасающему красному огоньку и что это? — даже заплакала.
— Ничего, завтра они уже будут дома, — Настя тихо посмотрела на нее сбоку. — Пойдем ко мне, Дуняша.
В этот вечер они пели особенно хорошо. А утром — это было уже третье воскресенье — к бараку подкатил грузовик с букетиком горных гвоздик, привязанным к пробке радиатора. «Привет ударникам 15-й выемки!» — кричали белые буквы на кумачовой полосе, прибитой к борту машины. По бараку затопали сапоги, заxлoпaли двери.
— На выемку едем. Взрыв смотреть!
И Дуся проворно надела свое пестрое платье. Никогда еще она так не готовилась к свиданью, никогда еще не чувствовала такой слабости в руках. Глаза ее — большие темные тени — бродили, ничего не видя, ничего не находя, а пальцы прыгали, схватывая и отбрасывая в сторону сумочку, зеркальце, гребешок…
— Глупости оставь! — Настя вырвала у нее из рук палочку губной помады. — Беги, в машине красу свою расчешешь.
За окном раздались настойчивые гудки грузовика, и Дуся, хлопнув дверью, застучала каблучками по коридору.
«Смотри ведь, как побежала! — подумала Настя, глядя ей вслед. — Останови попробуй!»
Загрузка камер взрывчаткой шла на пятнадцатой выемке два дня. Осторожно поворачивая скрипучий ворот, рабочие опускали в колодцы тяжелые бумажные пакеты с мелинитом, трофейные авиабомбы в цементной оболочке, черные снаряды, железные баллоны с желтой, твердой, как стекло, начинкой. Гришука ходил от колодца к колодцу, записывал вес зарядов, давал короткие указания.
— Вот эту дуру еще опустите сюда, и хватит.
Утром в воскресенье, когда все камеры были загружены до половины, приехал Снарский. Он ничего не сказал — сел на камень и стал наблюдать краем глаза за бригадиром.
— Опять экзамен, — весело шепнул Гришука Тимофею.
Вдвоем с машинистом они размотали на площадке бухточку мутного, как янтарь, детонирующего шнура. Гришука опустился в каждый из шестнадцати колодцев, зарыл в мелинит боевики, вывел концы шнура наружу и связал их. Когда все было закончено, Снарский прошелся по шнуру от колодца к колодцу.
— Машинист помогал, изъяна быть не должно, — приговаривал он. — Взорвутся все камеры, как одна. Это точно. Что скажешь, машинист? — он неожиданно повернул к Тимофею усатое, худое, с коричневым блеском на скулах лицо. — Нравится тебе у нас? Тебе теперь только экзамен сдать и будешь взрывником!
Тимофей, голый по пояс, посмотрел на него сверху детскими добрыми глазами. Ничего не сказал.
— Знаю, знаю, о чем думаешь, — сердито пробасил Снарский и умолк, глядя мимо Тимофея. — Не хочет к нам, — сказал он Гришуке и опять умолк. — Давно работаешь на экскаваторе? — вдруг спросил он машиниста. — Пять лет? Да-а. Жаль, что ты не попался мне пять лет назад. Был бы ты у меня бригадиром, Тимошка. Ладно, не тужи. Сегодня мы расчистим дорогу твоему коню. Рой землю, нас не забывай. Наши дорожки еще сойдутся. Где-нибудь в Каракумах! Смотри, если оплошаешь! — он показал Тимофею кулак. — Гришука! Я поехал. Заваливайте камеры. Приеду через три часа.
И опять заскрипели все шестнадцать воротов. Через час Гришука подошел к одному из колодцев и, махнув тетрадкой, солидно сказал:
— Здесь достаточно. Разбирайте ворот.
Могучий Бейшеке присел, пролез плечом под ворот и, приподняв, вытащил обе его деревянные ноги из камней. Тут же он сделал неловкий шаг, и большой кусок гранита, как живой, сполз и полетел в черную дыру колодца. Металлическое «чик» донеслось снизу.