Федор покраснел и опустил голову ниже к столу. В голосе Фаворова он услышал легкую насмешку, но уйти от нее не мог — Фаворов был прав.
— Года через три все будет — и библиотека и клуб, — со вздохом сказал кто-то у печи. — Когда Медведев вторую очередь достроит.
— А раньше? — спросила Антонина Сергеевна. — Почему раньше нельзя?
— Медведев признает только объекты. Его пробовали уже подбить на это дело. По плану Дом культуры должен строиться одновременно с жилыми домами, так я слышал. Намекнули ему на это. Ни в какую!
— Стена…
— Удивительно, как это могут…
— Ничего удивительного, — возразил насмешливый бас. — Он хорошо и быстро строит объекты. Людей знает, как никто другой — это я вам поклянусь. Посмотрит на тебя и скажет, чего тебе захочется завтра. И рука тяжелая. Чего тебе еще? Много хочешь…
— Да, конечно… Года три придется подождать. А там на новую стройку перебросят… Если бы Алябьев этим занялся — другое дело. Вот человек! Чем резче говорит правду, тем крепче стоит на ногах! Другому Медведев и половины бы не простил.
— Счастливый человек! — мечтательно сказал кто-то. — Махину какую открыл!
— Он сегодня опять схватился с Максимом. Пришел на карьер, а там как раз «Баррикадец» работал. Алябьев машину останавливает, на свой страх вызывает автогенщиков: сделать два выреза в ковше. Те, значит, за дело. Машинист сел покурить. А тут «газик» всем известный подъезжает, Максим высовывается: «Почему куришь? Кто распорядился? Где Алябьев?» Алябьева подзывает, а он не идет — занят. Народ собирается. Он — орать. Конечно, «ты», «колбасишь», «суешься» и прочее. А Алябьев слушал, слушал, а потом отчетливо так: «Максим Дормидонтович! Будьте добры выйти из машины. И посмотрите вот на это место». Максим вылез, сунулся тучей к ковшу и молчит. «И еще сюда, будьте добры». Алябьев уже приказывает, рассердился. На самом деле, кто ему дал право так обращаться с народом? Медведев, значит, сунулся и туда, осмотрел ковш. А на ковше обе серьги треснули — литые, в руку толщиной! Конструктивный дефект — ударяется ковш о стрелу. Ну, Медведев ничего больше не сказал. Подождал две минуты, пока прорезали, испытали ковш. Убедился, что больше не ударяется, сел в машину и уехал. И ни звука больше!
Все одобрительно зашумели.
— Почему Алябьеву все сходит? Потому что Алябьев, если неправ — признает сам, никогда до скандала не доведет. А если, прав, да еще дело касается производства — ну, тогда его не стронешь. Сам скорее полетишь!
В эту минуту стул, висевший на двери вместо замка, заходил и запрыгал. Федя вытащил его из ручки, и в барак — легок на помине! — вошел обсыпанный инеем Алексей Петрович, а за ним — молоденький техник с чертежной доской и трубкой бумаги.
— Скоро кончите? — шепнул Алябьев Феде. — Ну, ничего, мы подождем.
Став на цыпочки, он еще более удлинился и неслышно заковылял к печи. Кружок инженеров приветливо загудел, задвигался. Алябьев уселся там на лавке, в самом тесном месте, протянул руку, и Антонина Сергеевна, опередив всех, насыпала ему полную пригоршню орешков.
— Весьма тронут, — сказал Алябьев и шутливо поклонился ей.
— Что я вижу! Алябьев! — картинно удивился Фаворов. — Алексей Петрович, смотри — жена узнает!
— Алексей Петрович, — перебил его студенческий басок. — Вам от наших ребят поручение…
— Бог с ним, с клубом! — вмешалась Антонина Сергеевна. — Мертвое дело. Давайте еще о чем-нибудь. Нам и этой печки хватит. Мне бы только книжечку еще — «Измельчение руд» Крапивницкого…
— «Измельчение руд»? — переспросил Фаворов. — Знаю. Не достанешь нигде.
— Конечно, это потрудней будет достать, чем черевички, — сказал насмешливый бас. — Но, может, среди нас найдется Вакула? Фаворов! Это по твоей части!
Все засмеялись, и Андрей Романович на сцене захлопал в ладоши и строго обернулся к ним.
— Что за Вакула? — спросил Алексей Петрович. — Какая книга?
— «Измельчение руд» Крапивницкого. Тонечке вот нужно. У нее дело на мельницах не очень ладится, а в книжке расчеты есть…
— A-а… понимаю. Ну что ж… Может, правда, найдется Вакула?
После репетиции, когда все уходили, Антонина Сергеевна, взяв под руки напряженного, молчаливого Федора и Фаворова, остановилась в дверях.
— Алексей Петрович! Вы что, остаетесь здесь ночевать?
— Завклуб натопил хорошо, — донеслось из барака. — С разрешения завклуба мы поработаем здесь немного. Никак ветку не подведем к новому разрезу.
Все вышли на улицу — словно в белую лунную пустыню. Зазвенели под каблуками промороженные доски тротуара, и сзади вдруг раздался трубный бас. Это, сложив руки рупором, кричал в форточку Алексей Петрович: