— Григорий! — раздался в молчании наставительный голос Снарского. — Испорчу я твои пятерки! Единую книжку не получишь!
Все посмотрели на Гришуку. Тот улыбнулся и опустил голову.
— Дядя Прокоп, — заметил он, не поднимая головы. — Вот ты опять заругался, а сам ведь зубами капсюль прикусываешь. Я видел.
— Что не надо, то и видишь, — Снарский замолчал и, не находя слов, стал с грустью смотреть на Гришуку.
— Себя с дядей Прокопом не равняй, — вступился Васька Ивантеев.
— Видел! Мало ли что ты видел! — Прокопий Фомич поднял трехпалую руку. — А этого не видел? Мог бы ведь и с пальцами ходить, они мне не мешали. Попробуй только, возьми еще раз в рот! Видел… — он сердито усмехнулся и стал смотреть в сторону. — Дядя Прокоп тридцать лет с этой привычкой гуляет, у него это и колом не вышибешь.
— А вдруг подведет привычка? Тебе что — жить надоело?
— Снарский свое дело, уже сделал, теперь ты сумей. Снарскому можно и помирать, — басок Прокопия Фомича стал солидным. — По моим дорогам вон сколько народу ездит. Полстраны!
— Рановато помирать, дядя Прокоп! Небось жить-то хочешь?
— Да что я — хлеба с изюмом не ел? — он с веселой усталостью посмотрел на всех. — Водки что ли не пил? Смотреть на нее не хочется!
— А все-таки посматриваешь! — заметил Гришука, и все засмеялись. — Дядя Прокоп, — сказал он немного погодя и еще ниже опустил голову. — А разве нас ты не любишь? Любишь — значит хочешь жить!
— Люблю! — Снарский скрыл улыбку. — Да если бы я только знал, что мне такого беса, как ты, подсунут! Я ему слово, он мне — два!..
— Ну-ка, сядь со мной, отдохни! — приказал Васька Ивантеев и схватил Гришуку за рукав.
Но тот вырвался и быстро взглянул Ваське прямо в глаза.
— С ним, Василий, не шути теперь. — Снарский строго посмотрел на Гришуку. — Он экзамен на пять сдал!
В это время издалека по горам докатился в ущелье долгий вздох. Взрывники подняли головы. Вздох повторился — громче, резче.
— Большой заряд, — сказал Ивантеев. — Алешка Савельев палит.
Полчаса все сидели на шпалах не двигаясь, ждали новых взрывов.
— Дядя Прокоп, — сказал, наконец, Гришука. — А что, Савельев, наверно, здоровый, а?
— Пять лет назад был точь-в-точь, как ты.
— Вот бы посмотреть!
— Не увидишь. Он от нас, а не к нам движется. Без остановки ломится, в самые горы уже залез.
— Дядя Прокоп, — Гришука вдруг поднял на Снарского карие глаза и сразу же опустил. — А что, Савельев тоже у вас учился?
— Во-он что! — Снарский значительно улыбнулся, и Гришука покраснел. — Вопрос понятный, — сказал Снарский громче. — Глубокий вопрос. Алексей — мой первый ученик из всех здешних. Пять лет назад, когда я сюда приехал, он был землекопом. Заметь это, Гриша.
— Имеешь все шансы, — Васька засмеялся и посмотрел на Снарского.
— А ты чего? — Гришука, красный, обернулся к Ваське. — Тебя-то мы как-нибудь перегоним, хоть ты и книжку имеешь.
И вдруг, взглянув в пропасть, Гришука закричал:
— Река-то! Мусакеев, смотри — была белая пена, а теперь что делается! Кровь!
Все поднялись. Внизу по дну ущелья летел красный, как сурик, поток. Снарский глянул вниз через край платформы и сразу же сел.
— Так и знал. Алешка тряхнул глыбовую осыпь. Молодец.
— А откуда краска взялась? — спросил Гришука.
— Горы видел у нас? Красные — глина. Как дождь — сразу с гор грязь летит. Там ее целое море заперто в горах. А закупорка слабая — из той же глины. Алешка, видно, всю окрестность с места тронул. Вот оно и пошло. — Снарский поднялся и еще раз посмотрел вниз через край платформы. — А много ведь ее, краски, а?
На них наплыло мутное мокрое облако, и все замолчали, подняли воротники, а Мусакеев и Гришука надели шапки. Облако становилось плотнее. Взрывники забрались под брезент, долго ехали в молчании, лежа на шпалах. Потом паровоз, шипя, выпустил пар и остановился. Дальше пути не было. Стал слышен тонкий свист дождя.
— Мелинит и шнур пусть остаются, — скомандовал Снарский. — Под брезентом им ничего не сделается.
Взрывники спрыгнули с платформы, пошли по скользким шпалам, уложенным без рельсов — вкривь и вкось. Прокопий Фомич быстро шагал впереди, невысокий, одного роста с Гришукой и Мусакеевым. Он торопился. Шпалы кончились, зажурчал под ногами мокрый гравий. Снарский налетел на тачку, брошенную рабочими, полную воды. Сразу за тачкой площадка обрывалась на краю затянутого пеленой дождя каменного оврага, выходящего к ущелью из гор, как из ворот. Взрывники спустились в овраг, на его покатое, убегающее к пропасти дно. В дождливом тумане запахло дымом. И, наконец, они увидели свою бревенчатую избушку, построенную на каменной плите, — «избушку Снарского».