Пришел месяц май. Ночи стали еще светлее. Как по команде, зацвела сирень по всему чисто подметенному заводскому двору. У ворот вывесили доску с фотографиями лучших людей завода, и там, где всегда был портрет Ильи, теперь была приклеена фотография всем известного осанистого старичка с пробором посредине — Степана Абакумовича.
Однажды, когда Степан Абакумович пришел в цех принимать смену, на лестнице в темном месте его встретил Василий. Он остановил мастера, и старик сразу опустил глаза — странно, но он все еще не мог смотреть в лицо этому рыболову.
— Дядя, под наш рекорд заложена мина, — сказал Василий.
— Это что же такое, какая мина? — старик, не глядя на него, попробовал пройти наверх, но и рыбак сделал шаг наверх и опять загородил дорогу.
— А такая. Это хлопцы говорят. Он будет прогревать печь. Утоплять будет огонь до дна.
— Как же это он будет утоплять? — Степан Абакумович упрямо глядел вниз, постукивая носком сапога.
— А так, — Василий заторопился. — Известь плохо проводит ток. Понятно? Он электроды теперь известью закрывает — огонь-то и уходит вниз. Вот что. Весь огонь внутри, калории все…
— Ну и что же? — отчетливо спросил Степан Абакумович.
— Он еще одно дело придумал, дядя. Они сейчас обсуждали. Селезнева говорила — правильно.
— Еще раз: ну и что же?
— Так нам же надо сразу это… У меня тут записано, как и что. По часам. Что же — знамя ему отдадим?
— Значит, записано. Хм. Ну-ка покажи. — Степан Абакумович заинтересовался. — Дай сюда! — вдруг гаркнул он, багровея. — А мы вот сейчас спросим ребят, бригаду спросим! Мол, Василий предлагает… Сам не может, так предлагает готовым попользоваться.
Василий порозовел, и так, в молчании, они стояли на лестнице целую минуту.
— Ты бы рад ему финик поднести! — сказал, наконец, Степан Абакумович, разрывая записку Василия. — У нас социалистическое соревнование. Люди красоту показывают. А у тебя с ним что? Вот за это я и не могу смотреть в твою физиономию. Закури, Васька, не обижайся, правду говорю.
И Василий послушно запустил пальцы в жестянку Степана Абакумовича. Опустив глаза и часто моргая, он долго клеил языком свою цигарку, а когда поднял, наконец, голову, оказалось, что Степан Абакумович ушел. А по лесенке, оглядываясь, перехватывая руками перила, осторожно спускалась к нему Селезнева.
— Ты на нашего Степана Абакумовича не обижайся, — зашушукала она, закивала, ободряя добрыми, веселыми глазами. — Подбери, подбери бумажки. Молодец!
— Он говорит… — Василий опустил глаза.
— А ты не слушай! Что же Илько — монополию здесь откроет? Он свою, а вы со Степаном Абакумовичем свою? — Селезнева нажала своим стеклышком ему в грудь, уговаривая — Не слушай, не слушай старика. Записывай. Мастером станешь. Илько и сам отдаст вам все секреты. Все, все секреты! Даже и не знала, что он так уважает секреты мастера, дедушка наш! — она засмеялась.
Ни о чем, ни о чем она не догадывалась! Даже погладила его по кудрям, погладила и чуть-чуть толкнула по-домашнему: работай, Вася! И Василий покраснел перед нею до слез.
В этот вечер Степан Абакумович завалил печь шихтой, молча вручил лопату Василию и перебежал к Илье. Здесь, у самой ванны, уже стояла Селезнева. Одной рукой она держала у глаз синее стеклышко, другую прятала за спину.
— Илюша, сюда! — закричала она, перехватывая стеклышко левой рукой и пряча за спину правую.
Илько выбежал из-за печи с лопатой извести. Он бросил известь прямо к электроду, туда, где наметился яркий очаг огня. Лунно-голубая жижа металла тяжело дышала и пучилась у ног Степана Абакумовича. Поверхность ее словно испарялась, по ней скользили голубые прозрачные вихри пламени, обвиваясь вокруг угольных электродов. Железный пол дрожал. Тяжелый подземный гул доносился из ванны.
— Слышите, Степан Абакумович? — крикнула Селезнева. — Огонь внизу гудит! Сегодня инженер — Илько, а я ему помогаю.
А Илько все ходил вокруг печи, не замечая никого, и пристально смотрел через очки в огонь, как пилот смотрит на далекую землю.
Степан Абакумович, не оглядываясь, вдруг протянул руку назад:
— Дай сюда!
Ему подали лопату.
— Ты иди, с той стороны наблюдай! — крикнул он Илье и, набрав лопатой побольше извести, пошел вокруг ванны.
К двенадцати часам у первой печи начали собираться зрители — новая смена: электрики, грузчики, даже вахтеры. Они стояли плотной толпой за пять шагов от ванны, не ближе и не дальше. В полночь Илько повернулся спиной к огню, и оказалось, что нужен ему новый железный прут и прута нет. Илько нетерпеливо оглядывался, ловя губами капельки пота. — Прут! Прут давай! — закричали по цеху.