К зиме это был уже небольшой дворовый пес, белый с черными пятнами, чистенький, подхватистый, бегающий все время как будто на цыпочках — образец собачьей красоты. Весь наш просторный двор, занесенный февральским снегом, был испещрен его следами. У Тобика была веселая жизнь, и начиналась она рано утром, когда выводили на прогулку комнатных собак с иностранными именами. Первым появлялся дурашливый Ральф — восьмимесячный, но уже ожиревший щенок-овчарка. Увидев его, Тобик несся через весь двор, летел, как птица, и с ходу как бы врастал в снег около приятеля. Потом бросался в сторону, и Ральф, обезумев от этого красноречивого призыва, вырвав поводок из рук своей провожатой-старухи, тяжеловато трусил за ним. Вскоре Ральф обессиленно ложился и свешивал длинный красный язык до самого снега. Хозяйка уводила его в дом. На смену появлялась белая шелковистая Лиззи, к которой Тобик чувствовал особое расположение. В ответ на его приветствие Лиззи набрасывалась на него, как будто хотела загрызть, и, доведя его, неопытного и юного, до полной растерянности, начинала мелькать и увертываться перед ним, как страусовое перо. Налаявшись до сердцебиения, Лиззи ложилась на снег. Тут же ее подбирали и уносили в подъезд.
После Лиззи минут через двадцать выходил на прогулку в сопровождении домработницы Принц — огромный черный овчар с гробовым голосом. Неутомимый Тобик то танцевал вокруг него, то вдруг закладывал по двору грандиозный вираж, призывая Принца побегать, но воспитанный пес, придерживая хвост у ноги, как генерал шашку, шел, как его научили в собачьей школе, — «рядом» и только косился время от времени на домработницу.
Тогда Тобик останавливался посредине двора.
«Эх, ты!» — как бы говорил он Принцу.
А через минуту мы могли найти его уже на ледяной горке. От толпы ребят отделялся, скользил вниз по льду фанерный лист, заваленный пассажирами, — и там, конечно, был виден собачий хвост, как всегда, свернутый в кольцо.
Жильцы всех трехсот шестидесяти квартир знали Тобика: он весь день кого-нибудь сопровождал до подъезда, приложив уши и помахивая хвостом. Лаял он редко. Было замечено, что Тобик лает только на чужих.
И не было бы у него на нашем дворе врагов, если бы не вспомнил о нем красивый мальчик с выгнутыми черными бровями — тот самый обидчик, с которым мы уже знакомы. Не знаю, какое имя дать ему. Назвать ли его Валерием или Олегом? Обидятся ведь ребята, все Валерии и Олеги. Будем звать его так, как звал его папа — Аликом.
А раз уже папу упомянули, то надо сказать несколько слов и об этом очень занятом, выдающемся человеке.
Роста он был такого же, как и его одиннадцатилетний сын (только, конечно, отец был шире и значительно тяжелее). К сословию интеллигентов, умеющих держать в руке молоток или колоть дрова, он не принадлежал. Например, в своей «Волге» — машине, которой он сам управлял, он не знал ничего, кроме руля, рычага скорости и тормоза. Он уже успел расплавить коренные подшипники коленчатого вала и заморозить радиатор, а мелкие поломки — их мы не смогли бы даже сосчитать. Их устранял шофер огромного грузовика — жилец нашего дома дядя Саша.
Ходил отец Алика всегда четким шагом, голову держал высоко, как будто смотрел на второй этаж. И все, мимо кого он проходил в нашем дворе, задумывались: хороший он человек или плохой?..
Так вот, у Тобика был враг. Однажды в мае нынешнего года шофер дядя Саша открыл свое окно на втором этаже и, выглянув во двор, увидел следующее. Вдали перед шеренгой ребят прохаживался молодой человек в узких брюках и клетчатой рубахе и заставлял тяжеловесного Принца перемахивать через заборчик. Ближе, прямо перед окном, стоял огромный грузовик дяди Саши (шофер иногда оставлял свою машину на ночь в нашем дворе). Около грузовика прыгал уже известный нам красивый мальчик и, светясь злым любопытством, дразнил Тобика. Растопырив пальцы и топая, он приближался к собаке, приближался и вдруг отскакивал. Наш независимый общественный пес стоял под грузовиком у массивного колеса, слегка оскалясь и загадочно шевеля хвостом. Было видно, что ему хочется кинуться вперед, особенно в те моменты, когда Алик отскакивал. Но Тобик все-таки стоял — ждал, что будет дальше.
— Поди-ка на минутку, — дядя Саша темной большой рукой поманил Алика из окна. — Поди, поди, что скажу.
Алик подошел и остановился под окном, подняв голову.
— Вот ты, милок, дразнишь Тобика. Что он тебе сделал? Тебе это нравится — дразнить. А он ведь у нас никаких прав не имеет. Он ничей. Оцарапнет он тебя — что тогда? Сейчас же к папке побежишь? Скажешь, нет?
Алик не ответил. Он подошел ближе и смотрел вверх на дядю Сашу чистыми глазами, выгнув красивую бровь.