Так до сих пор никто у нас во дворе и не знает, куда делся Тобик.
Знает об этом только один человек — шофер дядя Саша. В ту ночь, когда Тобик исчез, шофер должен был уезжать в свой далекий рейс. Поздно ночью он подогнал к подъезду свою нагретую рычащую махину — грузовик, в кузове которого стояла привязанная тросами станина какого-то невиданного станка. На рассвете дядя Саша простился с женой, накинул брезентовый плащ и, взяв саквояж, вышел из подъезда. Он уже. открыл дверцу грузовика, как вдруг услышал позади себя собачью костяную рысцу — это Тобик проснулся и подбежал прощаться. Дядя Саша долго смотрел на пса и вдруг решительно прошел в угол к ящику со стружками. Он установил этот ящик в кабине грузовика, на полу, рядом со своим водительским местом. Потом опустил в стружки Тобика и прижал его — лежи! И Тобик лег набок, часто облизывая черный нос и вздрагивая прикрытыми веками (это говорит у собак о сдержанности и послушании).
Дядя Саша увез Тобика в Харьковскую область к своим родителям. Пес охраняет сейчас колхозный яблоневый сад. Скоро шофер вернется и расскажет об этом ребятам — они до сих пор не могут забыть о своем веселом товарище.
И Алик каждый день вспоминает об этой собаке, которая так ловко укусила его за палец. Еще бы не вспомнить! По требованию отца мальчишке вот уже месяц каждый день делают уколы в живот против бешенства. После каждого укола он не может разогнуться, и таким вот согнутым его приводят каждый раз из поликлиники. Держась за живот, он еле-еле бредет к подъезду. Все стоят вокруг и смотрят. А наши мальчишки топают и кричат ему из своего угла:
— Алька бешеный! Алька бешеный!
1958 г.
Лыжный след
Буран вздыхал и царапался вокруг избы почти неделю. Мы уже не говорили об отъезде. Хозяйка даже предлагала нам остаться навсегда. Работа найдется, шутила она, в деревне есть новая МТС, туда набирают людей, так что можно и остаться!
На шестую ночь — под воскресенье — в избе вдруг стало жарко. Я попробовал выйти на крыльцо. Дверь открылась только на одну треть: ее завалило снегом. За дверью стояла непривычная тишина. В черной пустоте низко надо мной дрожали звезды, крупные и чистые, как роса. Морозные неуловимые блестки мерцали в неподвижном воздухе. Буран улегся.
Утром Степан Дюков, молодой райисполкомовский кучер, поднял с пола свою доху, на которой мы спали, громадную доху, сшитую из шкур семи или восьми горных козлов. Я помог ему надеть эту пепельно-серебристую тяжесть. Степан попрощался с хозяйкой и ушел к лошадям.
Часа через два мы выехали. Сидя уютно и глубоко в ворохе соломы, я не чувствовал дна саней. Две толстоногие лошадки, уже покрытые инеем, мелко трусили впереди, то и дело бросаясь в галоп. Степан сдерживал их.
— Куда торопитесь, землемеры? Все километры ваши! Все шестьдесят!
Дорога за деревней была расчищена. Слева от нас горбилась белая степь. Справа, за валом снега, отброшенного с дороги, далеко внизу была видна вся ширь Енисея. Как великий белый путь, он уходил от нас в молчаливые сказочные просторы Сибири. Дюков, глядя вдаль, на холодную равнину реки, призадумался. «Это было давно, лет шестнадцать назад», — запел было он. Потом поставил торчком воротник дохи, повалился на бок и словно исчез: рядом со мной топорщился лишь неподвижный ворох седого грубого меха.
Полозья уже час пели одно и то же. В тулупе было тепло. Мне все казалось, что я не сплю, но вот мягкий толчок заставил меня глубже вздохнуть, я открыл глаза и увидел, что мы стоим. Впереди, вплотную обступив лошадей, толпились колхозники с лопатами — человек двадцать. Лошади были запряжены по-новому — «гусем» и стояли одна в хвост другой.
— Вот так-то вернее будет по нашему снегу, — услышал я незнакомый старческий голос.
— Вам бы к вечеру ехать, когда машины пойдут, — нерешительно вставил другой колхозник, помоложе.
— Проле-е-езем! — добродушно гаркнул Степан.
— Не бойсь, поезжай, — сказала женщина. — Тут лыжник полчаса как прошел. Вот тебе и трасса.
Степан махнул полой дохи и опустился около меня в солому. Сани тронулись. Народ бросился в стороны, и впереди открылось белое поле со слабо заметным снежным гребнем, там, где была дорога. Мы поплыли в мягком скрипучем снегу. Я оглянулся в последний раз. Колхозники, опираясь на лопаты, серьезно смотрели нам вслед.