Они вышли на улицу. Бай Хуэй плотно сжимала свои тонкие губы. Ду Инъин, широко раскрывая рот, возбужденно рассказывала про Хэ Цзяньго. Она завидовала ораторским способностям Хэ Цзяньго и очень жалела, что сама не была такой речистой и в споре не умела сразу найти нужных слов; иногда она точно знает, где истина, а не может это выразить; а бывает и так, что она понимает свою правоту слишком поздно…
— Инъин! — Этот окрик, казалось, должен был пресечь бесконечные рассуждения собеседницы Бай Хуэй.
— А?
— Ты как думаешь, надо или не надо бить классового врага?
— Бить? Надо! А ты как думаешь?
— А надо бить его до смерти?
— Да как его забьешь-то до смерти? — ответила со смехом Ду Инъин, нисколько не задумавшись.
Бай Хуэй легонько стукнула Ду Инъин по руке и сердито сказала:
— Эй! Ты не ответила на мой вопрос!
Тут Ду Инъин сообразила, что с ее подругой творится что-то неладное. Непонятно почему ей вдруг стало не по себе. Вчера они не виделись, и она даже представить не могла, отчего Бай Хуэй так расстроилась.
Они подошли к школе. Во дворе школы шел митинг. Президиум размещался на высоком кирпичном помосте. Раньше на уроках физкультуры учителя показывали упражнения, стоя на этом помосте. Теперь помост застелили тканью, над ним повесили красный флаг и огромное полотнище. На полотнище крупными иероглифами было написано: «Собрание красных охранников школы Хунъянь по критике преступных действий контрреволюционных, ревизионистских элементов и поганой нечисти». Под помостом стояла толпа учащихся, сплошь одетых в зеленую военную форму. В воздухе стоял пронзительный свист металлических свистков, человеческой речи почти не было слышно. По краям площади выстроились школьники с красными повязками и деревянными винтовками…
Собрание проходило очень торжественно. Все стояли с важным видом, никто не улыбался. Школьники напоминали бойцов перед боем, ловивших еще не ощутимый запах пороха. С некоторых пор Бай Хуэй уже привыкла к этой атмосфере, и все же, когда она окуналась в нее, сердце ее всякий раз невольно начинало биться сильнее.
Она нашла свой взвод. Заместитель командира взвода Ма Ин — маленькая, хрупкая девушка — уже построила бойцов. Бай Хуэй встала позади и стала перешептываться с Ма Ин и другими школьницами. Никто и словом не обмолвился о вчерашнем происшествии.
Хэ Цзяньго решительно вышел из толпы, он еще издали разглядел Бай Хуэй.
— Бай Хуэй, иди сюда вести сегодняшнее собрание!
Хэ Цзяньго и Бай Хуэй — самые волевые среди учащихся.
— Нет, нет, веди ты! — отнекивалась Бай Хуэй.
Горящие глаза Хэ Цзяньго впились в осунувшееся лицо Бай Хуэй.
— Тебе нездоровится?
— Ага!
Хэ Цзяньго сразу понял, что дело тут еще в чем-то, и сказал:
— Ну ладно. Я буду вести!
На помосте выросла долговязая фигура Хэ Цзяньго. Звонким металлическим голосом он объявил собрание открытым, словно дал сигнал в атаку. Люди, выбранные объектами для критики, в сопровождении конвоиров с деревянными винтовками один за другим поднимались на помост под оглушительные крики толпы. На помосте они встали плотной кучкой. Сгорбившись, понурив головы и опустив руки, они жались друг к другу, как склоненные над рекой ивы. Они знали, что сейчас на них хлынет поток обвинений, брани и попреков.
Но вот на помост взобрался, опираясь на костыль, хромой юноша. Его обвинение накалило страсти до предела.
Раньше он был знаменитым среди школьников города чемпионом по прыжкам в высоту. Он обвинил учителя физкультуры Ли Дуна в том, что тот соблазнял его званиями «лидер спортивного движения», «чемпион», «обладатель кубка», что он вскружил ему голову обещаниями славы. Он сказал, что Ли Дун, «словно черт», с утра приходил к нему домой и звал тренироваться. В конце концов он выбился из сил и сломал себе ногу. Нога срослась неправильно, и он остался на всю жизнь калекой.
— Это все он, он. — Опираясь на костыль, юноша тыкал пальцем в стоящего перед помостом высокого широкоплечего мужчину и с ненавистью в голосе говорил: — После того как это случилось, он еще лицемерно прибегал ко мне домой, лил слезы. Но он обманывал меня. Теперь-то я его раскусил. Крокодиловы это были слезы! Он отравлял меня буржуазным ядом почетных званий и наград. Он испортил мне жизнь, отнял у меня ногу, отнял молодость! Пусть он за все заплатит!
Нога, одна нога!
Негодование переполнило собравшихся. Раздались гневные возгласы, сжатые в кулак руки замелькали над толпой, словно гребешки волн на поверхности бушующего моря.