В а г н е р. Через попрание?
Б а к у н и н. Оставь бредни, философ…
Г е й м б е р г е р. Это наверное так, я знаю! Помнишь, ты говорил, что красоту не замечают только потому, что она не разрушена. А стоит превратить ее в руины, как все догадаются, что было красиво. Так и со свободой. Я знаю, ты не пускаешь меня туда, потому что обрек восстанье на смерть!
Б а к у н и н. У вас обоих сумбур в головах. Это пройдет, это от страха… Ха-ха!
В а г н е р. Я вижу в твоих глазах огонь надежды. На что, Михаил, скажи?
Б а к у н и н. О, конечно не на мещанскую революцию газетчиков и пасторов, мечтающих о карьере в парламенте! Ах, бедные, милые друзья мои! Вы хотите знать, что руководит мной, когда я подставляю свой лоб под пули, не веря в ваш парламент, не уважая, ненавидя его! Как я его ненавижу! Как ненавижу филистеров, посадивших во временное правительство трусов из демократов и предателей из монархистов!.. И все-таки я иду с ними, с трусами и предателями. Да, иду! В них верит народ, как в защитников своей свободы. И разве мы, друзья, в праве отказать народу в поддержке? Там, где идет бой с угнетеньем, там наше место. Да, во мне никогда не угасал огонь надежды, а теперь он жжет мне сердце своим пламенем. Друзья, одних филистеров может страшить пораженье. Я слышу глухие шаги поднявшегося народа по лесам, горам и селам. Я вижу, как он идет отовсюду, чтобы огнем, дрекольем, косами завоевать себе волю, за которую будто бы дрались мещане. Он завоюет себе свою волю, и она будет горем для тех, кто сейчас больше всего плачет о свободе, будет настоящей, совершенной, народной волей. Я жду действительной, всенародной революции. Она уже идет. Вот почему я готов и буду драться в этом городе до последнего издыханья. Вот почему я спокоен, друзья. (Подымается, протягивает руки Вагнеру и Геймбергеру и те дружно хватают их, пожимая.)
В а г н е р. Революция всенародная… Откуда ждешь ты ее, Михаил?
Б а к у н и н. Оттуда, где любовь единоборствует в силе с ненавистью. Из Богемии.
(Вбегает студент-чех.)
Вагнер, Бакунин, Геймбергер, студент-чех.
С т у д е н т. Наш отряд… захватили пруссаки…
Б а к у н и н. Где… Где Галичек?
(Студент переминается с ноги на ногу.
Бакунин медленно подходит к нему, преодолевает волнение, отводит юношу в сторону.)
Б а к у н и н (тихо). Галичек попал в плен? Что же вы молчите? Отвечайте… Он… убит? (Пауза.) А другие?
С т у д е н т. В плену…
Б а к у н и н (вдруг жарко). Вы видели, как он умер? Видели? Он ничего не сказал?
С т у д е н т. Нет.
Б а к у н и н. Такая смерть… проклятье!.. У вас есть еще друзья?
С т у д е н т. Я… лучше один. Я знаю, что делать.
Б а к у н и н. Надо спешить. Спасенье в Праге! (Вкрадчиво.) Послушайте, как ваше имя?
С т у д е н т. Ян.
Б а к у н и н. Хотите, Ян, быть моим другом? Вместо славного Галичка?
С т у д е н т. Хочу. Я знаю вас.
Б а к у н и н. Тогда скорей!
(Обнимает студента.
Тот направляется к выходу, но, не дойдя до двери, поворачивается и протягивает Бакунину руки.)
С т у д е н т. Прощайте… Может быть…
Б а к у н и н (нежно целует студента). Увидимся, Ян, увидимся! Торопитесь…
(Студент в дверях сталкивается с Зихлинским.)
Вагнер, Бакунин, Геймбергер, Зихлинский.
Б а к у н и н. А, капитан, что нового?
З и х л и н с к и й. Только лейтенант…
Б а к у н и н. С тех пор, как вы служите народу, производство не зависит больше от короля… Что у вас?
З и х л и н с к и й. Противник прекратил атаки на позиции…
Б а к у н и н. Дальше.
З и х л и н с к и й. Он пробивает стены домов, переходит из одного здания в другое и мы не знаем, откуда ждать удара. Таким способом неприятель может достигнуть самой ратуши.
В а г н е р. Ратуши.
Б а к у н и н. И найти на ее месте одни щепки. О, чтобы взорвать себя на воздух, у меня хватит пороху! Дальше.
З и х л и н с к и й. Жду приказаний.
Б а к у н и н. Рихард, ступай в ратушу. Наверно, снова Гейбнер остался в одиночестве. Ожидай меня. Возьми с собой скрипача.
(Вагнер уводит Геймбергера.)
Бакунин, Зихлинский.
Б а к у н и н (начинает ходить из угла в угол, все ускоряя шаги, наклонив голову, не замечая лейтенанта. Неожиданно останавливается, точно от страшной физической боли, из его груди вырывается почти стон). Прага! (Опять принимается бегать. Потом садится, теребит свою гриву, вдруг бьет кулаком по столу и кричит неистово.) Мальчишки! Молокососы! Болтают в своих клубах, ротозеи! (Вновь бросается ходить взад и вперед, но как-будто вспомнив, что не один, глядит на Зихлинского, овладевает собой, говорит спокойно и коротко.) Зихлинский, мы должны покинуть город.