Заплакала бабка, не о холсте с полтинником заплакала, — о внучке Тане.
А внучка тем временем — эх, скоро и зима пройдет! — Таня со слезами пеняла своему невенчанному мужу:
— Андрей… Что ж ты не женишься по-настоящему? Пойдем к венцу.
— Леригия мне не дозволяет, вера… Почитай-ка газеты-то…
— Живем порознь, как чужие. Ни работник ты в нашем доме, ни кто.
— Ха! — хакнул по-сердитому Андрей. — Я в согласье хоть завтра перейти жить к тебе. Хоть сей минут.
Григорий, войдя в избу, поймал ухом, крикнул:
— Я те перейду. Много таких мужьев поганых найдется…
Отлыниваешь ты, черт… Испакостил девку, да и…
— Она не девка. Она жена мне. Почитай-ка декрет.
— А подь ты с декретом-то!.. Декре-е-ет… Твое ли мужиковское дело декреты знать?.. Совесть-то есть ли у тебя аи нет?
— Дурак ты, Григорий, больше ничего.
С тем и ушел Андрей.
А Григорий стал ругать неистово: и бабку, и Татьяну, и советскую власть, и весь белый свет.
— Чего ж, тятя, разгневался? Ведь Андрей согласен жить, сам не пускаешь.
— И не пущу!.. Легко ли дело! Записались скрадом у какого-то Абрашки. Тьфу твоя свадьба чертова! Сводники проклятые… Иди к Андрюхе в избу, в гражданский брак!
— Давно бы ушла, да его старики меня не принимают.
И бабка накинулась:
— Сама виновата, вот что! Девкина честь на волоске висит, а потеряешь, так и канатом не привяжешь.
Таня упала на лавку, заплакала, завизжала как помешанная.
— Ага, родимчик! А ну-ка, бабка, кнут…
Плыли весенние зори в небесах, сменяя одна другую. Дни становились длинными. С юга тянули журавли.
Татьяна никуда не выходила. Лицо ее скорбное, в пятнах, и мысли скорбные. Настасья щеголяла по весне в новых полсапожках, в желтой с разводами шали. За Настасью сватались парни и вдовцы. Отказывала.
У Андрея были крупные нелады со своим отцом: ходил пасмурный, задумчивый, к Татьяне заглядывал редко. Поругается с Григорьем и уйдет. И отец и Григорий напирали на него:
— Женись на девке по-настоящему, вокруг налоя.
— Я по декретам желаю жить, — говорил Андрей. — Раз новые права, надо уважать.
— Декрет-то твой, видать, в скрипучих полсапожках ходит…
Вот твой декрет, — хрипел Григорий, и глаза его наливались желчью. Андрей краснел.
Как-то Григорья не было дома, бабка Дарья тоже ушла — белье полоскать. Вернулась — нет внучки. Она в чистую половину: дверь на крючке.
— Открой!
Не отворяет. Забила бабку дрожь. Грохала-грохала, только стон из-за дверей. Бабка в огород, подставила к окну лестницу, влезла.
Татьяна корчилась в родах, грызла подушку и стонала.
— Ой ты, мнёшеньки! — заголосила бабка. — Она, паскуда, и дверь на крючок!.. Она, непутевая, задушить ладила ребенчишка-то… Ой, грех, грех… — И бабка поковыляла вон, руки вымыть.
А в сенцах Настасья полсапожками скрипит:
— Здравствуй, бабушка Дарья… Не забежала ль курочка моя к вам? Кого это задушить хотите? А?
— Тебя, желта шаль! Тебя, потаскуха! Не приваживай гражданских мужиков к себе. Уходи, уходи!
Вымыла бабка руки, принесла в чистую половину к изголовью Татьяны икону старинную, зажгла богову свечку четверговую, настежь ворота распахнула, чтоб было легче дите рожать — надо бы царские двери в алтаре, да некогда и опять к внучке, принимать новоявленного правнука.
В это время Андрей стоял пред Григорьем, сняв шапку, и, помигивая цыганскими глазами, говорил:
— Надумал я, дядя Григорий, папаша, нарушить декрет.
В церковь дак в церковь. В согласье я… А то мне дома голову отгрызли.
Григорий в гумне сошник к сохе прилаживал. Сурово выслушал Андрея, сказал:
— Дело.
Сели, закурили.
— Ты куда это собрался ехать?
— В лес, — сказал Андрей, — нехватка в дровах.
А меж тем младенец родился чуть жив и на другой день умер.
Хлопот, хлопот бабке Дарье. Взяла холст да полтинник серебряный, последний, пошла к попу. Отец Семен попробовал полтинник на зуб, пощупал холст, согласился. И в ночное время, крадучись, похоронили младенца на погосте.
Ночь была темная, теплая, поля дышали.
Бабка слегла, Григорий стал пить, Татьяна поправляться.
На третий день вечером Андрей встретился с Настасьей в кооперативе: вдова селедки покупала, Андрей — табак.
Защемило сердце у Андрея. А вдова чоботами скрипит, красуется, грудь так и выпирает. Андрей домой. Вдогонку Настасъин ведьмин скрип: