— Я его три дня тому назад в Беле видела. Он мне сказал: «Если кто придет и станет обо мне спрашивать, скажи, что я у тебя в четверг ночью буду». Сегодня четверг. Подождите его. Я Петрчо с детских лет знаю. Он никогда не обманывает, — говорила старуха, посасывая трубку.
— Ты же понимаешь, я не могу ждать, — возразил юноша.
— Да ведь еще рано. Солнце только час как закатилось. А он сказал: «Ночью буду». Понял или нет? Кто ждать не умеет, тот дела не сделает. Я вот шестьдесят лет ждала и теперь все жду! Еще подожду и дождусь. Без этого не проживешь. Кабы люди ждать не умели, так и жить не могли бы. Я одним ожиданием жива. Так и знай. Бабушка Нена до тех пор не умрет, пока своих злодеев в могилу не проводит.
— А кто твои злодеи, бабушка Нена? — спросил юноша.
— Ах, сынок, долго об этом рассказывать! Лучше не спрашивай. И я была человеком, жила как люди: и домик у меня был, и хозяйство свое, и детки. Царство им небесное! Загубили их турки, выпили кровь ихнюю ваши рущукские чорбаджии, зарыли в могилу бедненьких черные вороны, покарай их боже! Коли поживет бабушка Нена еще немножко, покажет она, что сердце у нее чище и народолюбивей, чем у юнаков наших! Приходил сюда дед твой Стойчо и толкует мне: еще не пришла, мол, пора; и болгары-то не проснулись, и греки-то нам пакостят, и турки больно сильны, и ружей достать неоткуда, и между юнаками согласия нет. Россказни! Коли ты настоящий юнак и родина тебе дорога, так должен все прорехи восполнить. Я — старуха, а надеюсь, что не умру, пока своего не добьюсь. Не под силу будет из ружья стрелять да саблей рубить — яд в ход пущу, ложь и обман, а то и зубы. У меня их только два осталось, но я и ими сумею турку горло перегрызть. Не предай ваши рущукские чорбаджии моих сыновей, много турецких голов покатилось бы по склонам Стара-планины за эти годы. Погибли мои соколики, погибли, как юнаки! Я по ним не плачу. Кабы еще раз их родила, опять на такую же смерть послала бы. Только по дочерям плачу я. Одну замучили, а другая теперь своих турченят растит. Бабушка Йена и зятя отыщет своего, и дочь, и внучат. Пока они живы, она не умрет. Незачем им на свете жить. Пока ее порождение с ублюдками своими не издохнет, до тех пор и она, счастливая, спокойная, в могилу не ляжет.
Тут из лесу показались две человеческие фигуры и стали быстро приближаться к беседующим. Луна светила так ярко, что даже бабушка Нена заметила их.
— Вон и Петр… А с ним кто, не видишь, сынок? Не Георгиев ли парень? У меня глаза от слез ослабли. Что-то не разгляжу.
— Это Цено…. Сын Георгия Пиперкова, — ответил юноша и пошел навстречу приятелям.
«Боже мой! Как мне быть? Георгий погубил моих детей; значит я должна погубить его сына. Око за око, зуб за зуб. Нет, нет… У Нены есть сердце. Она способна испытывать жалость, даже когда дети ее лежат в черной земле, неотомщенные, неотпетые, неоплаканные. Сам господь посылает мне утешение. Сын Георгия идет в гайдуки! Жди, Нена, жди!» — думала старуха, подняв глаза к небу.
Молодые люди пожали друг другу руки и подошли к костру.
— А где дедушка Стойчо? — спросил тот из двух пришедших, которого старуха назвала Петром.
— Здесь, — ответил один дружинник.
— Позовите его скорей. Мне надо сейчас же обратно, а то отец хватится, — сказал Цено.
— Все ли тут, кого вызывали? — осведомился Петр.
— Посмотрим, — ответил дружинник и свистнул.
Вокруг костра собралось человек двадцать молодых болгар — все как на подбор славные юнаки.
— Все готово, Смил? — спросил дедушка Стойчо.
— Готово, — ответил Смил, доставая из-за пазухи какую-то бумагу.
— Что это такое? — спросил Петр.
— Это устав нашего общества. Я думаю, нам надо сперва прочесть устав, а потом поговорить о других делах.
— Прежде чем ты начнешь читать, я хочу тебя спросить, каково наше положение, имеем ли мы сочувствие в городах и селах? Потом я хотел бы знать, с кем мы имеем дело. Опасайтесь предательства! — сказал Петр.
— Мы не можем ответить на эти вопросы, так как с сегодняшнего дня начинаем новое дело, — ответил дедушка Стойчо. — Все члены общества перед тобой. Если у тебя против кого-нибудь из них есть возражения, пожалуйста, скажи прямо: объясни, чем он плох.
— Нам надо быть осторожными и брать только таких, в которых мы уверены, — сказал Петр.
— Здесь подозрительных нет. Давайте читать! — сказал Цено.
Смил немного помолчал, потом, устремив взгляд в пространство, начал:
— Цель нашего общества — помогать бедным и защищать народ как от турецких злодеев, так и от наших отечественных кровопийц-чорбаджиев. Каждый настоящий болгарин, у которого бьется болгарское сердце в груди, должен вступить в наши ряды и отдать все свои силы борьбе за народные цели, за народное благо. Одним словом, наше общество должно играть роль временного правительства, карающего виновных и спасающего невинных. Предателей надо уничтожать, нечестных — изгонять из нашей среды, колеблющихся — направлять на «путь истинный». Члены нашего общества должны быть честны, справедливы, великодушны и любить правду. К доброму и честному турку следует относиться лучше, чем к нашим крещеным туркам, которые носят болгарское имя, но готовы продать Христа за тридцать сребреников. Кто решится вступить в наше общество, тот должен уметь молчать и энергично действовать. Мы должны думать, проповедовать, мечтать о своих целях — но осторожно, не меча бисера перед свиньями. Согласны, братья?