Старик вынул из-за пазухи серебряный крест и дал целовать его юношам, тихо читая молитву. Они прикладывались к кресту, произнося слова клятвы.
— Пусть бог убьет всякого болгарина, который позволит турецким басурманам осквернить храм Христов и надругаться над нашей народностью! — промолвил Цено.
— Да услышит господь молитву твою! — сказал дедушка Стойчо.
Скоро все стали собираться в обратный путь. Несколько парней, в то время занимавшихся торговлей, навьючили лошадей и сами сели верхом; остальные, работавшие возчиками, запрягли своих лошадей в телеги — и поляна опустела. Остались только дедушка Стойчо, Смил и старик. Между ними произошел тайный разговор. О чем? Что было у них на сердце? Кто знает… Они сами не заметили, как небо покрылось тучами и над головой у них собралась страшная гроза. В десять минут весь небосклон заволокла черная пелена. Ветер, до тех пор качавший лишь верхушки деревьев, засвистел. Старые деревья заскрипели, молодые стали гнуться, сухие сучья, ломаясь, посыпались на землю. Весь лес заплакал, застонал, зашатался во все стороны. Крупные капли дождя забарабанили по листьям. Но трое продолжали беседовать, не обращая внимания на то, что делается вокруг. Было ясно, что этим людям часто приходится иметь дело с капризами природы и кожа их не боится ни палящих солнечных лучей, ни зимней стужи, ни ливня и града. Первым опомнился Смил.
— Видно, сегодня ночью все дьяволы запляшут, — сказал он.
— Сама природа указывает нам, что делать, — промолвил дедушка Стойчо. — Поглядите, как эти вековые деревья качаются, словно пьяные, под ударами стихии. Поглядите, как природа устраняет все гнилое и старое, очищая место для молодого и нового! Хочешь быть новым человеком — искореняй старье, гнилые идеи!
— Но мы еще слабы и не можем бороться и со своими и с чужими, — возразил старик.
— А не можем бороться, так давайте терпеть и плакать над родиной… Разве вы не знаете, что турок держится только благодаря нашим чорбаджиям да монахам?
— Греческим, — дополнил старик.
— По-моему, нам нужно прежде всего освободиться от своих шпионов-чорбаджиев, а потом уж начать борьбу против правительства, — сказал Смил. — Сперва вынь у себя занозу из пятки, а потом — в дорогу. Если вы хотите знать, — в наших несчастьях виноваты не турки и не турецкие чиновники. Ну скажите, виноват ли турецкий солдат или чиновник, колотя и оскорбляя нас, коли само правительство требует, чтобы он вел себя, как палач?..
Вдруг дождь хлынул как из ведра и лес озарился вспышками молний.
VI
Георгий Пиперков и Спиро Трантар сидели, как обычно, на лавке, тянущейся вдоль стены, и оживленно, горячо беседовали. Георгий сердито размахивал рукой, хлопая себя по колену, таращил глаза, сопел, топал ногой, скрежетал зубами, а Спиро вкрадчиво глядел ему в глаза, почесывая себе затылок, и старался успокоить приятеля. Видимо, Георгий проглотил какую-то горькую пилюлю, которую никак не мог переварить даже его могучий желудок.
— Надо подумать, — сказал Спиро, теребя свой ус.
Георгий ничего не ответил; он только нахмурился, прикусил губу и прошептал что-то себе под нос, словно готовясь объявить нечто из ряда вон выходящее.
— Надо подумать! — повторил Спиро.
— Чего тут думать? Я тебе говорю: вопрос кончен. Выдам ее за Ненчо Тютюнджию — а там будь что будет. Сегодня утром является и давай молоть: дескать, не желаю никого слушать, буду жить, как мне вздумается! Каков? Нет, милый, ты у меня попляшешь! Знаю я, кто тебя этому учит, но — немножко погодим… Митхад-паша умеет и резать, и вешать, и в тюрьму сажать. А Мария? Мария сделает то, что прикажет отец. Так-то. Все будет, как хочет Георгий Пиперков, все… Либо сделаешь, как бай Георгий сказал, либо на кривой осине повиснешь! Мария! — крикнул он.
Марийка вошла, остановилась посреди комнаты и устремила на отца такой взгляд, каким ягненок глядит на мясника, собирающегося его зарезать. И встретила она все тот же кровожадный, зловещий взгляд, который преследовал ее со дня ее рождения. Но она не испугалась, так как сердце ее было полно других переживаний. При виде дочери Георгий смягчился. Уверенный в незыблемости своей деспотической власти, он не хотел пускать ее в ход всю целиком по отношению к покорным и беззащитным.
— Мария, — сказал он. — Я решил выдать тебя за Ненчо Тютюнджию. Слышишь? Больше не хочу звать бродяг в зятья! Твой дядя Спиро сейчас сходит за баем Ненчо. А ты пойди приоденься. Ступай.
Марийка стояла перед отцом как каменная, не решаясь промолвить ни слова. Но глаза ее лихорадочно блестели и нижняя губа дрожала. Пяти минут не прошло, как эта девушка, целых пятнадцать лет остававшаяся безответной рабыней своих домашних тиранов, вдруг нашла в себе силу воли и приготовилась к отчаянной борьбе. Она подняла голову и, презрительно взглянув на отца, промолвила: