И он стал одеваться.
Ерш спросил:
— Вы безработный?
Незнакомец отвечал:
— Да. Почему вы догадались?
— Догадаться легко, — сказал Ерш.
Незнакомец уже оделся. Желтая выцветшая гимнастерка и рваные коричневые штаны скрыли его изуродованную спину, безволосую грудь и волосатые ноги. Шапки у него не было, и пыльные сапоги — в дырьях.
Ерш спросил:
— А… а у кого вы были в плену?
— У белых.
Ерш с удовольствием заговорил:
— О, тогда все благополучно! Тогда превосходно! А я боялся, что вы — бывший белогвардеец. Таких сейчас безработных много, и их устраивать очень трудно. А если вы… Но почему же вы остались без работы?
— Не повезло после демобилизации.
— Ну, все равно, — говорил Ерш. — Как ваша фамилия?
— Козлов.
— Но у нас тоже есть Козлов, — удивился Ерш. — Это не ваш родственник?
Козлов махнул рукой.
— Нет! Какое там! У меня с ним пренеприятная история. И вообще…
— Ну, все равно, — перебил Ерш. — А ваше имя?
— Сергей Федорович.
Ерш пристально глядел на Сергея Козлова. Вспоминал смутно: Карп Щукин, место в транспортном отделе…
— Да это не вы ли отказались тогда?
Сергей махнул рукой:
— Я, я! Вообще…
Ерш уже не знал, что делать с этим человеком дальше. Сергей и не подозревал, что перед ним — секретарь исполкома, а Ерш не хотел называть себя. Зачем? Человек какой-то странный. Неприспособленный. Похоже, что непригоден к работе. Но люди и мотивы их поступков были интересны Ершу. Секретарь отличался некоторым любопытством и вниманием к людям.
— Скажите, — не удержался он, — почему вы отказались от места?
Сергей попробовал увильнуть от прямого ответа.
— Да так, знаете, — промямлил он и тут же подумал: «А почему бы не сказать правду этому случайному и, кажется, хорошему человеку?» — Это длинная история, — отмахнулся он все же.
— А вы расскажите. Я люблю длинные истории.
— Ничего особенного. Не очень интересно.
Сергей замолк. Потом продолжал:
— Право, ничего интересного. Я просто по доброте отказался, чтоб не подвести этого… Щукина. А сейчас нельзя уступать. Не такое время. Больше ничего.
Ерш казался действительно разочарованным. Он ожидал более интересного. И где же тут длинная история? Он отвечал неопределенно:
— А… вот как…
— Я видел столько убийств, насилий, всего, что… что я не могу больше, — сказал Сергей.
Ерш охладевал к Сергею с каждым новым его словом. Он мог бы продолжать и сам эти скучнейшие рассуждения. Им овладело странное ощущение: что зря он спас этого человека.
Вдруг Сергей заговорил громко и горячо:
— И все-таки я считаю, что поступил хорошо. Это со мной не в первый раз. Оттого я и нищий. Я не могу думать только о себе…
— Понимаю, понимаю, — перебил равнодушно Ерш. — Ваше дело. Каждый живет сообразно своему характеру.
— Совершенно верно, — согласился Сергей.
Они стояли друг перед другом — два совершенно чужих человека, по-разному думавших об одном и том же, только что окончательно выяснившие, что они действительно совсем чужды друг другу. Слов больше не требовалось. Сергей снова, как это часто бывало с ним, подумал, что, может быть, совсем не доброта, а просто его личная беспомощность, бессилие причины его уступчивости. Он просто, может быть, не рискует по-настоящему вмешиваться в жизнь, которая представлялась ему жуткой и несправедливой. Ему стало жалко себя, и вдруг ему неудержимо захотелось вернуть себе все, от чего он отказался, и прежде всего Дину, завоевать место в жизни.
Он с неожиданным гневом посмотрел на Ерша, промолвил резко:
— Прощайте!
И быстро двинулся в город.
Он подходил к исполкому, когда автомобиль, пыхтя и воняя, обогнал его и остановился у подъезда. Никита Козлов выскочил в пыль, отворил дверцу. Вылезли Дина и ее отец. Сергей остановился, потом приблизился к Длиннобородому, замешкавшемуся у двери, за которой скрылись Никита и Дина.
Сергей протянул руку почтовому служащему.
— Здравствуйте! — воскликнул тот. — Вы на меня не обиделись?
И тут же стал объяснять испуганно:
— Вы не подумайте, что мы на машине… Никита Константинович по служебным делам ездил… По всеобучу… по дороге нас прихватил…
Он не мог удержаться, чтоб не сообщить радостную весть:
— Женится он на Дине.
Вся энергия Сергея сразу упала. Нет, он не родился завоевателем, он не из этого племени.
— Ну, всего вам, всего наилучшего. Они ждут меня там…