— Я живу очень хорошо, — скромно отвечал Чаплин. — Не зря боролся, на фронтах погибал. Жалованье приличное, квартира есть. Не зря боролся.
И он быстро переменил тон:
— Впрочем, борьба не кончена. При нашем мирном строительстве очень приходится бороться. Так что на себя денег хватает, а вот — поверить трудно — даже если пустяк одолжить кому-нибудь, так уж не хватает. Очень серьезная борьба идет за новый быт. Совсем денег нету.
Черныш кивал головой:
— Представляю, представляю. Ты за то и жену кинул?
— За то самое, — отвечал Чаплин. — Я тихой жизнью не интересуюсь.
И ему показалось на миг, что он действительно бросил жену и дочь не потому, что они надоели ему и мешали, а война и революция вынудили его к этому.
— А почему я тебя нашел? — сказал Черныш. — Это ты и не представишь себе. Я тут уж сколько дней мыкаюсь — то тут, то там подработаю и сплю — тут и там. Так вот почему я тебя нашел.
— Почему же? — спросил Чаплин.
— Я ж тебе разъяснил, — удивился Черныш. — Знакомец один сказал. На фронте с тобой боролся. «Важная, говорит, шишка, — все для тебя сможет». Только представить трудно, как сказал: так сказал, что еле нашел я. Грамотный человек один название разъяснил, а то бы и совсем заблудился. А на селе — что мне делать на селе? Я туда и не заезжал вовсе. Я город люблю. Центр событий. А знакомца я на Краматоровке встретил — я, ты представляешь себе, с Краматоровки сюда явился. Где только я не был!
И он замолк, опустив голову на ладони и локтями опершись о колени. Видно было, что он очень устал и сейчас почти спит наяву.
Чаплин обратился к нему ласково:
— Это очень трудно — найти сейчас в городе работу. Такая борьба… такая борьба…
Черныш разогнулся и встал. Снова он весь напрягся, в полной уверенности, что он не может не найти работу.
— Трудно — так и сам найду. Посильней вас будем, товарищ.
— Что ты! Что ты! — забеспокоился Чаплин. — Я сделаю все, что могу. Я только так.
— Так-то так, да не так, — сказал Черныш.
Это было неясно, но звучало угрожающе.
— Я тебя обязательно устрою, что ты! — сказал Чаплин. — И обедать будешь у меня.
Тогда Черныш снова опустился на диван, с таким видом, словно его странствия наконец кончились и он снова нашел настоящее дело в жизни.
Чаплин жил у тетки на Старо-Невском проспекте, где темно, узко и криво. Тетка вела его несложное хозяйство и была раз навсегда обижена тем, что ничего не знала о прошлой жизни племянника: явился тот внезапно с фронта, поселился, спас от уплотнения, стал жить — и хоть бы рассказал о чем-нибудь, ну хоть о любовных своих делах. На всякий случай тетка всегда бранила его и приписывала ему целый ряд преступлений. Чаплин к теткиной брани привык быстро, брань даже развлекала его, а главное — пусть только хозяйство ведет аккуратно.
Черныш шумел за обедом так, что, когда он наконец ушел, тетка завязала голову мокрым полотенцем.
Чаплин за обедом соглашался со всем, что только ни говорил Черныш, изредка только, для приличия, вступая в спор. Он вообще соглашался со всеми, а то наговоришь лишнего — потом еще беду наживешь. Лучше в мире жить с людьми, чем в ссоре: всякий человек может вдруг пригодиться.
У Чаплина было много друзей — таких же, как и он, и они занимали самые различные должности — счетоводы, кассиры, портные, финансовые инспектора, дворники, участковые надзиратели… И на следующий день после встречи с Чернышом, вечером, Чаплин торжественно привел Черныша к одному из своих приятелей — Уточкину: тому как раз нужен был для домовой конторы честный и грамотный человек. А Черныш был не просто грамотен — он даже стихи писал. После этого Чаплин вернулся к себе на Старо-Невский, чтобы жить дальше в тишине и покое.
Йорка Кащеев стоял у входа в Сад отдыха. Вокруг него шумели и толкались в блеске электрического фонаря мальчишки с папиросами, торговки с корзинами фруктов, шпана в кепках и платочках, а он был молчалив и неподвижен, как плакат. На нем серая толстовка; тугие синего цвета рейтузы стягивали его ляжки; сунуты были рейтузы в высокие, ярко отчищенные сапоги.
Иногда к ограде сада подходил милиционер, и тогда вокруг Йорки образовывалась пустота: папиросники и фруктовщики разбегались в разные стороны. Потом милиционер отходил, и беглецы возвращались на прежние места. Горожане проталкивались мимо Йорки Кащеева в сад, спасаясь в густую тень деревьев от трамваев, пыльных мостовых, идеологических шатаний и мыслей о налогах и сокращении штатов.