Лиза выговорилась, и ей уже легче стало и не так страшно.
— Спасибо, — отвечала Лиза, — только я не к вам, я к отцу пойду. Я уж у отца была утром, только дома не застала. Старуха какая-то вышла, не знаю даже кто, и за кого меня приняла — неизвестно, только грубо так: «Чего вам нужно?» А мне и без нее плохо. Теперь уж отец дома, наверное. До свиданья!
Йорка Кащеев усмехнулся: только что в Фонтанку кидалась, а теперь нате, пожалуйста, — благоразумие разводит, дорожится! Впрочем, ему это даже понравилось.
Он спросил:
— Разрешите зайти как-нибудь к вам?
Лиза кивнула утвердительно.
— Тогда валяйте адрес…
Лиза сказала адрес. Йорка Кащеев порылся в карманах, отыскал огрызок карандаша и записал на папиросной коробке адрес, напевая уже опять лениво:
Потом он отломал кусок картона и протянул Лизе:
— А вот тут записано, где моя кабинка.
— Спасибо!
И Лиза улыбнулась.
— А знаете, я и не думала топиться. С чего вы это взяли? Я просто так наклонилась, чтоб время провести, постоять, пока отец вернется. Хотела дойти до Летнего сада, но устала. Вы простите. Уж очень мне плохо, вот я и пошла с вами.
Смеясь, она простилась с Йоркой Кащеевым, и тот медленно пошел от нее по аллее. Черт ее знает, не то отчаянная, не то благоразумная девица! Во всяком случае, надо поддержать знакомство: хорошенькая. И, честное слово, интересно жить на свете!
Йорка Кащеев весело вышел на улицу, снисходительно — с высоты тысячи метров — оглядывая затихающую вечернюю жизнь.
Тетка принесла Чаплину на обед гороховый суп и бифштекс по-деревенски. При этом она сказала:
— Новую себе завел? Можешь не беспокоиться. Днем она тебя не застала — так она заявится вечером, в семь часов. И чего это они шляются к тебе!
— Это рыженькая заходила? — добродушно осведомился Чаплин. — Так она не новая. Она уже второй месяц ко мне ходит.
— Рыженькая! — возмутилась тетка. — Ту дуру уж я, слава богу, знаю. Нет, эта даже совсем не рыженькая!
— Значит, блондинка, — сказал примирительно Чаплин. — Тоже не новая. А больше никого у меня сейчас нет, только две.
— Только две! А вот и третья пришла. И не рыженькая и не блондинка, а черного цвета. И чего это ей нужно у такого урода?
Чаплин иронически улыбнулся:
— Неужели я урод?
— Конечно, уродище, — обозлилась тетка. — Была бы я молодая — ни за что бы к такому не пошла. Уж я лучше взяла бы себе Никиту-грузчика. Тот представительный мужчина и трудится честно.
Чаплин поддержал разговор:
— А не труд разве, что я города на фронте брал?
— Подумаешь, герой выискался! — обрадовалась тетка. — Города брал! А кто, скажите пожалуйста, городов нынче не брал? Этих самых героев тыщи по улицам гуляет! Эти самые герои папиросами нынче по углам торгуют! Брал города! Да кабы не я — где бы покойную жизнь нашел да уют, какие обеды кушал бы? Это я только по доброте сердечной ухаживаю, а он девок к себе таскает, квартиру пачкает. Эх ты! Уж лучше бы молчал, уродище несчастное. Подумаешь — города брал!
— Да, — отвечал Чаплин. — И не вам, старухе, судить, урод я или не урод.
Тетка качала головой:
— Да мне что! Хоть бы и раскрасавец — мне-то с этого какая прибыль? Я не жена, а тетка. А только я врать не люблю. Урод — так урод и есть. И не пойму я, чего это девки шляются.
— Вы скажите, Варвара Петровна, — перебил Чаплин, — какая ж все-таки это девушка приходила?
Но Варвара Петровна молча вышла, хлопнув дверью.
Чаплин, отобедав, стал готовиться к приему неизвестной гостьи: прибрал комнату, вымыл на кухне под краном руки, лицо и даже шею. Долго причесывался у себя в комнате перед висевшим над кроватью зеркальцем. Разглядывал в зеркало свое лицо и бормотал:
— Очень даже сохранилось лицо. Во всяком случае, примечательное лицо. Это она нарочно бранится. Уж я-то бабу знаю!
Под окнами заиграла военная музыка. Чаплин зачесал вихор на затылке, сунул гребешок в боковой карман пиджака и подошел к окну. По улице медленно двигалась похоронная процессия. Музыкантская команда выдувала из духовых инструментов траурный марш Шопена.