«Вот и меня так, — подумал Чаплин. — Помру — музыка будет играть. Хорошо жить на свете!»
На часах в столовой еще не пробило семи, когда тетка, не постучавшись, вошла к Чаплину, сказала резко:
— К вам.
И впустила в комнату молоденькую девушку. Еще через полчаса она подошла к комнате Чаплина, поставила на сундук у двери чайник с кипятком и тарелку с бутербродами, крикнула:
— Ужин берите!
И ушла окончательно.
В спальной ждали ее: широкая кровать, над кроватью, в углу, Николай «чудотворец» с возжженной перед ним лампадой и на столике, в головах кровати, тюбик с карамельками. Варвара Петровна, покрестившись на образ, скинула туфли и, не раздеваясь, прилегла на кровать. Началась обычная бессонница. Варвара Петровна вынула из-под подушки книгу с ободранным переплетом, роман писателя Немировича-Данченко «Сильные — бодрые — смелые», и, посасывая карамельки, стала читать. Изредка она, опуская книгу на живот, прислушивалась: уйдет девчонка от Чаплина или останется, как и другие, на ночь? Девчонка осталась на ночь.
Варвара Петровна, раздевшись, легла под одеяло. Она задремала только к утру, когда первый трамвай уже прогремел под окнами. Ее разбудил стук в дверь.
— Входите!
Вошел Чаплин. Варвара Петровна с отвращением взглянула на его лицо, носившее на себе все несомненные следы бессонной ночи.
— Чего надо?
— Варвара Петровна…
— Чаю, что ли? Можешь обождать. Я еще сплю, видишь.
— Варвара Петровна, — сказал Чаплин, — а ведь эта девица — моя дочь.
— Дочь? — заинтересовалась тетка. — Да ну?
— Дочь, — подтвердил Чаплин. — Я ее с матерью очень давно кинул, до войны еще. Она еще маленькая была. А вот оказалось: выросла и пришла. Жить ей стало нечем, тетя, голод и нищета, так она отца и вспомнила, покорилась.
— Кинул, — сказала тетка. — Тебя самого надо бы в Фонтанку скинуть. Сволочь такая — женщину с малым ребенком бросать! Пфу!
— Выросла и пришла, — спокойно продолжал Чаплин. — Раньше ей мать запрещала. Мать-то оказалась гордая, хоть и очень любила меня. А я, тетя, как кинул ее, так и забыл. Совсем даже и не вспоминал о ней, а она помнила.
— Помнила! — злобно проговорила Варвара Петровна. — Поди, рада была, что от урода такого отделалась. Ух и не люблю же я тебя, злодея!
Чаплин говорил:
— И вот, оказывается, умерла. Давно умерла. И как вспоминаю сейчас — очень она была хорошая жена. Такая жена…
— Сволочь ты и пес! — сказала тетка.
Чаплин грустно покачал головой:
— Да что же мне делать было? Такой я человек: семейным счастьем или тихой жизнью заинтересоваться не могу. Мне борьба нужна во всем, я человек военный.
— Дурак! — сказала Варвара Петровна.
Чаплин продолжал, вздохнув:
— Это все ничего. А вот я о чем думаю: дочери-то моей Лизе семнадцать лет. Семнадцать лет! Это значит… что же такое? Это значит — я уже старик? Она как ко мне вошла — я к ней любезничать. И вдруг — как пуля в лоб — дочь. Изменилась очень, выросла. И ведь не так далеко жила от меня, а все не шла. И вот нищета пригнала. Это что же? Старик я? Конец моей жизни?
И Чаплин опустился на кровать к тете.
— Пошел прочь с чистой кровати! — приказала Варвара Петровна. — Да уж ладно, не горюй. Живи, бог с тобой!
— Горевать не приходится, — отвечал Чаплин. — Я помирать привык. Много раз в борьбе помирал. Да только обидно все-таки.
Он прибавил, помолчав:
— Вы уж, Варвара Петровна, позаботьтесь о моей дочери. Чаю больше сготовьте, булок, обед… Ну, да вы сами знаете.
И он вышел.
Варвара Петровна ворчала вслед ему:
— Народу сколько поубивал, беспорядку сколько наделал, а теперь туда же — за утешеньями лезет. Нет тебе утешенья, убийца проклятый!
Впрочем, больше всего было сейчас обидно Варваре Петровне то обстоятельство, что племянник только теперь, когда понадобилось по хозяйству, сообщил ей о жене и дочери. А раньше — не для булок, а для души — не мог разве родной тетке сказать?
Вечером Чаплин советовался с теткой: как быть с дочерью?
— Может быть, ее в деревню отослать? Я бы ей даже денег дал. Она ж без дела пропадет, а какое сейчас ей дело найти? Определить, конечно, куда-нибудь можно; да где ей жить? Ведь не вещь она — в шкаф не сунешь, если кто ко мне пришел. Да и мало ли что бывает с девицами: заболеет еще или влюбится. Я их во как знаю: нарушают они жизнь, если вместе жить! Беспокойно станет, и занятиям вред.
Варвара Петровна всплеснула руками:
— Злодей ты! Изувер ты и злодей! Да такую всякий с удовольствием к себе возьмет, всякий на ней женится.