«Был у человека друг, — прочел он. — Как-то раз поздно вечером жена его друга позвонила ему и сказала, что она приняла чересчур большую дозу снотворного. Он тотчас же пошел к ней, и она сказала, что хотела умереть, но теперь уже не хочет. Вызвать врача она не могла, так как не хотела, чтоб кто-нибудь узнал про этот случай. Как бы то ни было, понемножку она оправилась, и все сошло благополучно. Она взяла с него обещание не рассказывать об этом ее мужу. Она сказала, что уже чувствует себя хорошо и все в порядке. Спустя несколько дней, вечером, она позвонила снова. Он решил, что должен немедленно сообщить обо всем своему другу, но она плакала и умоляла его не разбивать жизнь ее детям. Он ничего не мог понять. Он был бы рад помочь своему другу, но боялся, что рассказ о случившемся будет тому плохой помощью. Всю эту ночь он не сомкнул глаз, а на следующий день позвонил ей узнать, все ли в порядке с нею и с детьми его друга. Она попросила его прийти. Он пошел. Они разговорились и провели так несколько часов, пока дети были в цирке с соседской девушкой. Через неделю та же соседская девушка взяла детей на пикник. Когда она привела их обратно, мальчик вошел в комнату и спросил его, почему это он не сидит у себя дома. Он сразу же ушел к себе, а наутро уложил чемодан и уехал в другой город, чтобы она не могла его больше найти. Через месяц он вернулся домой, а еще через несколько дней она позвонила из другого города и сказала, что у нее все в порядке. Он попросил ее беречь себя, беречь свою семью. Сам же он решил вернуться в город, где родился, так как чувствовал себя очень больным — очень больным и умирающим. Вещи у него уже были собраны и билет куплен, и тут он вдруг подумал, что надо позвонить ей и убедить, чтоб она рассказала все о себе мужу. Номер не ответил. Когда он зашел домой за чемоданами, позвонил его друг. Ему многое нужно было сказать своему другу, но он не знал, с чего и как начать, да и друг не проявил желания его слушать. Он решил, что попробует рассказать об этом в письме, с добрым чувством к ней, к своему другу и к детям их. Он написал и пожелал им всем доброй жизни, доброй любви, доброй правды и доброй надежды».
Он медленно прочитал письмо, потом сел в машину и просидел в ней без движения чуть ли не час — не в силах даже включить зажигание и завести мотор. Он не прочитал письма вторично, но помнил в нем каждое слово. Наконец он вылез из машины и снова направился в дом, к телефону.
Доктор Элтоун взял трубку.
— Послушайте, — сказал он доктору на своем языке. — Я звоню из нашего дома в Пало-Альто. Я выезжаю сию минуту в машине Дейда. На дорогу уйдет четыре часа. Я хочу явиться на расследование.
— Мы поедем туда утром, — сказал доктор Элтоун.
— Сейчас около десяти, — сказал он. — Я буду дома в два.
— Хорошо, — сказал доктор. — Жду вас.
— Скажите, пожалуйста, — попросил он, — как мой сын?
— Хорошо.
— Могу я поговорить с ним?
— Он спит, — сказал доктор. — Разбудить его?
— Нет, — сказал он. — Пусть спит. Как моя дочь?
— Тоже хорошо.
— Спасибо.
— При расследовании могут встретиться небольшие затруднения, — сказал доктор. — Вы должны верить, что это был несчастный случай.
— Я приеду в два, — сказал он. — Я должен увидеть лица моих спящих детей.
— Давайте, — сказал доктор.
Он вышел из дома, сел в машину и поехал. Он быстро ехал по направлению к Лос-Баносу, по дороге, кружившей вдоль склонов Пачеко Пасс, и в это самое время на переднем колесе лопнула камера. Машину рвануло в сторону и на полном ходу ударило о металлическое ограждение над обрывом. Смяв ограждение, она полетела вниз и, падая, ударилась снова о выступ, подскочила, стала падать все ниже и ниже и наконец остановилась.
Голова мужчины была разбита, лицо в крови, сознание почти покинуло его, и все-таки из последних сил он старался сдвинуться с места, встать и пойти, чтоб явиться утром на расследование. Он прополз на животе едва три дюйма и наткнулся на металл. Сознание его прояснилось, и он понял, что над ним обломки машины и что он зажат в них, как в ловушке, разбитый и истекающий кровью, вдалеке от дороги, в ночной темноте. Ни единая живая душа не пройдет сейчас мимо, а если и пройдет, то не заметит обломков крушения — маленькое пятно внизу под горой, на расстоянии четверти мили. Он еще раз попытался сдвинуться с места, выбраться из-под обломков, подняться на ноги и пойти, увидеть спящее лицо Рэда, увидеть спящее лицо Евы, но не было сил шевельнуться, и тут он услышал смех. Что-то смеялось. Но что — он никак не мог разобраться: может, это смеялся он сам, а может, его жизнь, или жизнь его отца, или жизнь Суон, его жены, или жизнь его брата, или обломки разбитого вдребезги автомобиля, или обломки разбитой вдребезги сути, сущего.