Отец мой взялся за приготовление «риса по-писательски», а я тем временем принялся размышлять о книге, которую, по его словам, мне предстояло писать и писать… конечно, это шутка, но кто знает? Может быть, я и вправду напишу повесть, хотя в общем-то никогда всерьез и не думал, что стану писателем.
Вот уж кем я действительно хочу стать, так это летчиком! Я хочу полететь на луну — в самой первой ракете. Как-то раз я признался в этом отцу, и он сказал: «Я думаю, тебе удастся».
В один прекрасный день я, наверно, пойму, что мне совсем и не удастся, но пока я ничего такого не понимаю.
Я хочу быть первым человеком на луне.
Но если придется, я могу стать и писателем. Если кто-нибудь опередит меня по части луны, ну что ж, тогда я стану писателем и заведу себе дом, такой же, как у отца.
Не знаю, сделаю ли я это так, как мой отец, то есть сначала женюсь, обзаведусь сыном, а потом дочкой и наконец уйду — из-за телефона.
— Ты замужем не за мной, а за телефоном, — сказал однажды отец матери.
А мать моя в ответ сказала, что она имеет ровно столько же прав на друзей, сколько он — на писательство. Она сказала, что она молодая женщина, а не кухарка, и что ей хочется друзей и развлечений.
Я стал рассматривать книги моего отца, дивясь, как он мог написать их такое количество, и за этим занятием, потихоньку, сам того не заметив, я достиг наконец луны.
— Что подумают люди, когда я первым сделаю это?
— Когда ты первым сделаешь что?
— Когда я первым окажусь на луне?
— Они поверят. В ту самую минуту, когда ты окажешься первым человеком на луне и весть о твоем полете захлестнет все газеты мира, люди все до единого в это поверят.
— А почему бы им не верить?
— Потому что, покуда ты не попал на луну, никто не верит, что ты можешь туда попасть. Но стоит только тебе попасть, и они сразу в это поверят. Так уж устроены люди.
— А ты разве не так устроен?
— Нет.
— Как же ты устроен, па?
— Я, видишь ли, не говорю, как все: тебе не попасть на луну. Я говорю иначе: зачем ты хочешь на луну?
— Чтобы быть первым на ней, зачем же еще! Взбираются же разные там парни на вершины гор. Почему они это делают? Потому что есть на свете горы. Так они отвечали людям, которые их спрашивали. Я хочу первым полететь на луну, потому что она тоже есть на свете и потому что никто еще не побывал на ней.
— Прекрасно, — сказал мой отец.
— В жизни мне не попасть на луну, правда, па?
— Отчего же?
— Ха!
— Что бы значило твое «ха»?
— Знаешь, па, просто мне хочется сделать что-нибудь, вот и все. А то ведь скука.
— Скука ли?
— Конечно, скука.
— И что же ты хочешь сделать?
— Вот тут-то и загвоздка. Я не знаю. Потому и думаю о луне. Честное слово, мне хочется сделать что-то.
— Еще бы.
— Только вот делать — нечего. Нет настоящего дела.
— В таком случае — за стол, поесть, — тоже дело.
Отец мой поставил на стол две тарелки с «рисом по-писательски». Мы сели и принялись за еду.
«Рис по-писательски» это нечто такое, что в доме моего отца можно обнаружить в любом углу — в кладовке, в холодильнике, на буфетной полке, на кухонном столе, в чашке, в банке, в пакете и в чем придется — нечто, приготовленное из риса и единственное в своем роде.
— Из риса можно состряпать что угодно, — не раз пытался доказать мой отец моей матери, но тщетно — она никак не брала это в толк и сыпала вопросами: «А можно положить в рис сыру?» Или: «А можно залить рис томатным соусом?» Или: «А можно в него добавить зеленого луку?»
— Ну как, нравится? — поинтересовался отец.
— В жизни не ел ничего хуже.
— Кастрюля еще почти полная.
— Где мой стакан молока?
— Вот прекрасная вода. Тебе уже десять лет.
— Что на сладкое?
— Ничего сладкого.
— Видать, с едой тут у тебя небогато.
— Еды в этом доме хватит на целый месяц. А если понадобится и на три.
— Для нас обоих?
— Конечно. Что такое еда? Еда это то, чем набивают желудок, и только. Завтра я приготовлю для нас полный котелок красной фасоли.
— А как насчет жареного мяса?
— Никакого жареного мяса.
— А как насчет пирога?
— Никаких пирогов.
— А как насчет денег?
— Брось. Я не намерен превращаться в правильного папашу ради какого-то десятилетнего комика.