— Почему библия так популярна?
— Я думаю, потому, что ее никто не читает.
— А что же с ней делают?
— Ее имеют.
— А что проку?
— Так надо, пожалуй. Иметь в своем доме библию это все равно, что иметь пред собственным оком миф рода человеческого.
— А что это такое — миф рода человеческого?
— Ты и я, и как мы едим.
— И все?
— Ну ладно, давай скажем так: ты и я, твоя мать и твоя сестра. Вот тебе и весь миф о человеке. Мужчина и женщина, которые становятся отцом и матерью нового мужчины и новой женщины.
— А как же самолеты, ракеты на Луну и тому подобное?
— Все это мужчина и женщина, а потом — новый мужчина и новая женщина.
— Не хочу я в этот миф.
— В какой же ты хочешь?
— В свой собственный.
— Прекрасно. Теперь два слова о школе.
— Не хочу в школу.
— В школу ты должен ходить.
— Почему?
— Чтобы усвоить, как пишутся «помидор» и «картошка», а также ради других вещей.
— Ради каких это других вещей?
— Ради того, чтоб видеться с братьями своими и сестрами.
— Слава богу, у меня одна-единственная сестра и в школе я ее вряд ли увижу.
— Но все остальные мальчики и девочки тоже твои братья и сестры.
— Не желаю я, чтоб они были мне братья и сестры.
— Даже если так, они все равно твои братья и сестры.
— С какой еще стати?
— Миф рода человеческого.
— Ну его к черту, род человеческий! Я из сверхчеловеческого, па!
Отец мой позвонил кому-то, кого назвал Джоки, и спросил, не согласится ли этот Джоки по пути на работу в Пасифик Палисэйдс заехать за мной, а потом, после работы, подбросить меня домой из школы.
Джоки заехал за мной и потом доставил домой, но оказалось, что зовут его Эдвардо Джонфала и что он вице-президент банка.
После школы я сказал отцу:
— У меня есть идея, па.
— Без сомнения.
— Давай завтра утром отправимся вместе с Джоки в банк, подождем, пока он откроет ключом дверь, войдет в комнату, отопрет сейф, а как только он все это сделает, привяжем его к стулу, заберем из сейфа все деньги и — домой.
— А дома что с ними сделаем?
— Посчитаем.
— Ежели тебе охота считать, — сказал мой отец, — то высчитай, пожалуйста, девяносто девять фасолин из этого вот мешочка.
— Хорошо, — сказал я, — но фасолина ведь не доллар.
— Разумеется, не доллар.
— Зачем тебе девяносто девять фасолин?
— Затем чтобы приготовить нам обед.
— Получу я сегодня свое молоко?
— Получишь.
— Терпеть его не могу.
— Известное дело. Сколько ты насчитал?
— У меня уже три кучки по девять фасолин в каждой, но среди них есть несколько очень мелких и несколько щербатых. Как ты хочешь, чтоб я и их считал вместе с другими или же нет?
— Нет. Отсчитай мне только целые, неважно — большие или маленькие, а щербатые отложи в сторону.
— И что ты сделаешь с ними?
— Брошу в котелок вкупе со всеми прочими.
— А зачем я считаю?
— Девяносто девять целых фасолин, — сказал мой отец, — плюс восемь или девять щербатых — это отличная мера, и кроме того, мне хотелось бы, чтобы ты порассмотрел эти фасолины повнимательнее. Скажи, пожалуйста, что ты в них еще заметил, к примеру?
— Ну, на некоторых, к примеру, кожура лопнула, а на этих двух набухла. Считать такие?
— В сторону, вместе с щербатыми. Я сам на них погляжу. Ты кончил?
— Да. Одиннадцать кучек по девять целых фасолин в каждой и отдельно — семь щербатых, три с лопнувшей кожурой и две с набухшей.
— О чем же свидетельствует все это вместе взятое?
— О том, что совершенно одинаковых фасолин не бывает.
— О чем еще?
— Наверно о том, что на свете не бывает двух совершенно одинаковых вещей.
— Молодец. Похвально. Теперь ты можешь переодеться, то есть сменить брюки на шорты и спуститься на берег. Жди меня там. Как только я поставлю фасоль вариться, тоже надену шорты, спущусь к тебе, и мы побежим наперегонки к Красной скале.
— Ух ты!
Я натянул свои шорты и в мгновение ока скатился на берег. Через несколько минут подоспел и отец.
Красная скала в трехстах ярдах к востоку от дома моего отца. Откуда я это знаю? Так мне сказал отец. Мы с ним называем иногда эту скалу Красной Чудо-скалой, потому что она одна на всем побережье — красная. Все остальные скалы здесь черные, разных черных цветов, она же — красная и к тому же со множеством оттенков. И высится она не у самой воды, а в некотором отдалении, так что море до нее докатывается только в самый сильный прилив.