— Знаешь, па, я хочу что-нибудь сделать.
— Бьюсь об заклад, что ты действительно хочешь.
— И у меня есть идея.
— Давай-ка выкладывай.
— Ну… ты ведь знаешь людей, па?
— Немножко.
— Так вот, я намерен сделать нечто такое, от чего они станут совсем другими.
— Да?
— Да, папа. Я сделаю нечто такое, после чего люди не смогут уже лгать и обманывать.
— Желаю тебе удачи.
— По-твоему, у меня это не получится, да?
— Пока что ни у кого это не получалось, но, бог знает, быть может ты и есть тот самый, у кого это получится наконец.
— Значит, такая мысль приходила в голову многим?
— Каждому, кому вообще приходили в голову мысли.
— А мне-то казалось, что я первый.
— Точно так же казалось всем остальным.
— Значит, это невозможно?
— Кто знает? До сих пор это не удавалось, вот и все.
— Почему люди такие, а?
— Не знаю, но они не очень уж плохи.
— Ты любишь их?
— Люблю ли? Ах, сын мой, люди — это я сам. Если нет любви к ним, то и жить незачем.
— О!
— О — круг-ло! — сказал мой отец.
После обеда отец мой достал откуда-то колоду карт, всю затрепанную и засаленную, смешал ее, дал мне срезать и начал сдавать. Каждый из нас получил столько карт, сколько полагалось — по семь в руку. Сначала мы сбросили и вытянули по одной карте, потом по второй, проверили, что имеем, попробовали одну комбинацию, другую, снова сбросили, снова вытянули, и оба ждали, оба надеялись, и мало-помалу я проникся уверенностью, что вытащу нужную карту и выиграю игру, и я действительно вытащил девятку и выиграл, потому что три девятки легли у меня к четырем королям. Я вскочил и рассмеялся от радости, а отец мой сказал:
— Один ноль в твою пользу.
Я собрал колоду, перетасовал ее, сдал.
На этот раз карты пришли мне плохие, и я думал, что проиграю, но постепенно дело пошло на лад, и снова я выиграл, и отец мой сказал:
— Два ноль в твою пользу.
И я опять вскочил и давай смеяться, потому что выигрывать — величайшее удовольствие, в жизни не может быть ничего приятнее, даже если ты играешь с отцом, даже если сомнительно, не подыгрывает ли он тебе. Выигрывать — это да! Это я понимаю! Я люблю играть, но больше всего я люблю надеяться на победу и потом — побеждать.
Мой отец перетасовал карты, роздал.
Я сказал:
— Ты злишься, когда проигрываешь, па?
— Нисколько. Человек должен с ранних лет приучаться проигрывать. Я хочу сказать, что он должен приучаться проигрывать с достоинством, и имею в виду не карты. Сейчас ты выиграл два раза подряд и радуешься, как и следует в подобных случаях, но да будет тебе известно, что с таким же успехом ты мог бы и проиграть — и эти две игры, и еще две другие, и еще, и еще, и до утра ни одной не выиграть. Ты должен знать, что это в порядке вещей. Ты должен быть готов и к такой возможности. Если ты хочешь играть, ты должен уметь проигрывать, потому что у всякого человека и вообще у всего, против чего ты играешь, ровно столько же шансов на выигрыш, сколько и у тебя, и неважно — что за игра и какие в ней ставки.
— Что бы там ни было, па, я не люблю проигрывать. Ненавижу. В любой игре ненавижу проигрывать. Когда я проигрываю, чувствую себя дураком, когда выигрываю — умнейшим из умных.
— Еще бы.
И как раз в это время мой отец стал выигрывать. Он выиграл раз, потом второй, потом третий, и я встревожился не на шутку и решил ни за что больше не проигрывать, но проиграл еще раз и еще несколько, и отец сказал:
— Ну как, привыкаешь?
— Нет, сэр!
— Постарайся привыкнуть.
— Никогда не привыкну. Я не желаю проигрывать и не буду.
Но я снова проиграл и, вскочив с места, сказал:
— Или ты кончай это, па, или я тебя стукну.
Он видел, конечно, что я зол, как черт, но рассмеялся. И тогда я кинулся на него с кулаками, и мы схватились и стали бороться, и скоро я уложил его на обе лопатки, ну прямо-таки пригвоздил к полу, а он все смеялся, а я был так зол, что чуть не плакал от злости, и вдруг я почувствовал, что уже плачу, да, плачу, потому что я не согласен проигрывать — никому, даже собственному отцу.
Один за другим проходили мои дни в доме отца, и вот однажды в конце декабря нас приехала навестить моя мать вместе с сестренкой.
Мы все четверо разглядывали друг друга, слушали друг друга, а потом обедали, а потом отец с матерью начали спорить. Стоит им только оказаться вместе, как тут же между ними затевается спор. Обычно они спорят спокойно и вежливо, иногда — сердито и громко, но даже и в таких случаях они быстро спохватываются и переходят на вежливый тон.