Мы долго молчали.
— А я думаю, чего Сергей Николаевич не зашел поздравить, — тихо сказала тетя Аля. — Вот тебе и поздравил. Шаех, ну их к черту! У нас пенсия. Зачем тебе эта нервотрепка? Каждую ночь то сирена воет, то стреляют… Булат нам присылает деньги. А, Шаех?
Дядя Саша не отвечал.
— Давайте выпьем за его здоровье, — предложила тетя Аля. — Он хороший, он честный, ответственный человек.
Дядя Саша появился уже в сумерках, к программе «Время». Он, конечно, слышал, что гости ушли отдыхать в отведенную им комнату, бывшую девичью. Я сидел с тетей Алей на кухне и негромко рассказывал о своей работе в геологии.
Дядя Саша включил телевизор и тут же выключил. И сказал сам себе:
— Нас всю жизнь обманывали. Вот почему мы такие. Мы всегда были воры. И никогда не верили начальникам. Только Родину любили, как бараны озеро.
— Тише, разбудишь… — выглянув к нему, прошептала тетя Аля.
— Да мы слышим… — донеслось из детской комнаты. И оба бывших фронтовика вышли к дяде Саше.
— Все так, Саня, — сказал учитель. — Но только при Сталине меньше воровали, порядок был.
— Был. Согласен.
— В лагерях. В армии. На кладбище, — хмыкнул толстый гость.
Дядя Саша скрипнул зубами.
— Я что, не понимаю?! — И он жарко зашептал: — Но Иосифу Сталину я верил всю жизнь. Даже подражал его говору… А вот недавно сын книги мне прислал. Нет, не у врагов напечатанные. Наших маршалов.
Историков. Мне словно спичками меж ресниц глаза насильно открыли. Мы так спать не давали предателям. И знаете что в голос все говорят?!
Спорят, но на чем сходятся? И генерал-полковник Шебунин, и Виктор Суворов, который иуда, и генерал Григоренко и… и… ну, не важно! К двадцать второму июня на западной границе СССР мосты были разминированы… колючая проволока смотана…
— Хочешь сказать: кто-то нарочно? — нахмурясь, опустил голову над столом Александр Александрович.
— Я тоже так хотел бы думать! Но сохранились приказы Верховного. Он даже торопил!
— Он что же, хотел обхитрить? Раньше двинуть? Я помню, все песни перед войной были об этом.
— «Если завтра война, если завтра в поход»… — промычал Иван Федорович, ерзая на стуле. — Он был дубина. Р-рябая дубина. В крови до шестого пальца ноги.
— Это сейчас мы так можем думать… но тогда глаза не видели очевидного! — ожесточенно воскликнул дядя Саша. — Под Киевом — помните? — укрепрайоны разграбленные… нашими, нашими колхозами разграбленные… бетонные доты под картошку… как вот сейчас ракетные точки… Ах, что тогда были мудаки в правительстве, что сейчас! А этот, еще усы носил!..
— Народ для него был, как солома, — вздохнул толстый ветеран. — Чтобы поджечь и ноги погреть.
Тараща рыжие глаза, моя дядя прошептал:
— Получается, в самом деле — хотел первым пойти на Гитлера?! А тот что, дурак?!
— Наверно, не дурак, если народ свой с ума свел, — откликнулся учитель.
— Но свой народ, как телят, не резал! — Иван Федорович сжал рюмку в кулаке. — А этот… Я тоже в одной книжонке почитал… ведь какая тварь… когда в ссылке жил… Свердлову плевал в суп… редкая была сука. Хотя тот тоже сволочь редкая. Еврей.
— Не говори так, — возразил Александр Александрович. — Не был бы он, был бы другой. Диалектика.
— Это немцы нам удружили с товарищем Лениным, — продолжал Иван Федорович. — Он же Бронт или как его.
Дядя Саша, обняв голову руками, мучительно безмолвствовал.
— Не говори так, — негромко повторил учитель рисования и физкультуры. — Не были бы немцы, были бы другие. В чем ты прав, Саня, мы — лапти. Варежки разинули еще со времен Рюриков. «Придите и володейте». Стыдоба!.. а чуть ли не похваляемся, сохранили в истории.
— С самого начала такие? — блеснул глазами дядя Саша.
— Да. Разве не помнишь?
— Но что же дальше-то будет? — спросил Иван Федорович. — Для чего живем?
Александр Александрович не ответил. А дядя Саша с непонятным ожесточением кивнул на меня:
— Не знаю! Вон они молодые, пусть ответят.
И мне показалось, бывшие фронтовики с надеждой посмотрели на меня.
Но что я мог им ответить? Что люблю разоренную мою Родину и все же верю в ее будущее? Они тоже любят ее и тоже изо всех сил стараются верить в ее будущее. Только они хотя бы детей своих воспитывают в этой вере. А ты? «Геолог, солнцу и ветру брат»! Где твои дети? Где посаженный тобой сад? Где ты сам как личность, которая не повторится более никогда? Не спичка ли ты без головки? Не трава ли без семени?