Мы вышли на улицу, летняя ночь была обворожительна, звезды над головой сыпались во все стороны. Хотелось декламировать… это у Маяковского?
Выпитое давало знать, Юра начал насвистывать довольно фальшиво арию герцога из «Риголетто», Сашка подал мне чехол и, перебив Юру, заиграл на своей скрипочке чудную колыбельную Моцарта.
Мы увидели светящуюся надпись: «Заходи, дорогой» и вместе с нашей музыкой спустились в погребок. Здесь обслуживали южные мужчины, водка пахла чачей, но было неплохое красное вино, Сашка сказал, что это не подделка, мы взяли по бутыли (объем 0,7 литра, раньше такие посудины назывались «гитлер»). И наш удивительный знакомец продолжал:
— Ребята, не трагедия для человечества, когда сталкиваются Моцарт и Сальери, но трагедия для государства, если Моцарт здесь мусор… как и милиция, кстати, мусор по фене… Мусор и менты — вот вся Россия.
— Осторожно! — предупредил его Юра, заметив, как в погребок сошли два милиционера. Они, конечно, услышали слова Сашки, и все бы ничего, если бы он вдруг не захорохорился:
— А что?.. если появляются оборотни в погонах, я должен молчать?!
Меня слушал в зале Косыгин и плакал. Не Касьянов, суки, а Косыгин.
Это большая разница. Как между жопой и абрикосом. Ты, иди сюда!.. — и Сашка, кивнув толстому, наверное, главному милиционеру, сыграл на скрипке известную всем в России мелодию: тата-тита-тата. Которая читается: «А пошел ты на х…»
Когда нас служители порядка, от которых самих пахло, взяли за локотки, Юра возопил хорошим актерским баритоном:
— Дайте рассчитаться, вы! Если вы привыкли на халяву, то мы, как честные граждане… — и тут же получил резиновой палкой по голове.
Рассчитался я, причем с нас взяли весьма мало — наверное, торопились выпроводить вон странных посетителей.
И милиционеры нас повели в милицию — это через улицу, в здание с решетками на окнах.
Вот и дежурный за стеклом встал из-за стола, приветливо улыбается.
Хоть какая-то забава на ночь. Интеллигентные люди, не бомжи, с интеллигентами можно повеселиться.
— Вещи на стол, — скомандовал толстый мент, кстати, лицом своим добрым, бабьим, очень похожий на прекрасного, ныне покойного дирижера и композитора Светланова. А вот поди ж ты, какой суровый!
Выкладывая на стол бумажник, я понял, что его содержимого больше не увижу. Юра картинно зажал в зубах последнюю пятисотрублевую бумажку и мычал, мотая головой: не отдам.
Сашка же, обнимая скрипку в футляре, отскочил в сторону.
— Не трогать. Это святое.
Толстый мент вырвал футляр со скрипкой и замахнулся им, чтобы ударить по башке старого лысого музыканта. Кстати, парик остался в большом ресторане.
— Стой, сучара! — вдруг заорал, приседая, Сашка блатным каким-то голосом, человек, еще недавно страстно и складно говоривший на музыкальные темы. — Как же я вас ненавижу! А вот дайте Вове-Бороде позвоню… это наш профэссор, — оскалил он кривые зубы. — Он тебе скажет, сильно бить или потише.
— Какая еще борода?.. — прохрипел толстяк, схвативший скрипку, но второй милиционер вдруг одернул его и молчаливым взглядом дал что-то понять.
— А ты откуда его знаешь? — спросил второй мент у музыканта.
— Я всё знаю в мой стране! — горделиво заявил Сашка. — Дайте мне телефон!
Судя по всему, сотрудники порядка не хотели, чтобы он звонил. Но Юра Галкин, еще не успевший выложить на стол всё содержимое своих карманов, быстро подал музыканту свой сотовый.
Слегка раскачиваясь, но вполне соображая, что он делает, Сашка набрал номер и, кашлянув, сказал:
— Вова, это я, Сашка. Меня менты замели, да в Железнодорожном. Ну, рядом с тобой. Скажи им. Моцарта играть не дают. Хорошо, — и протянул трубку. — Кто у вас главный?
На глазах багровея, трубку взял второй милиционер. И послушав две-три секунды, вдруг заныл:
— Владимир Александрович, да они просто были пьяны… ну, и мы, чтобы проводить домой… Сейчас. На нашей. Сделаем, — вынув из рук первого милиционера футляр со скрипкой, он передал его Сашке, затем, развернувшись, хлобыстнул своего напарника по морде.
— Иди, промой шары. Скажи спасибо, если завтра… — он не договорил.
Напарник молча отступил к стене. Дежурный хмуро смотрел на происходящее.
Я спросил:
— Могу ли обратно положить к себе свои предметы?
— Конечно, — спокойно отвечал второй сотрудник. — Я вижу, вы протрезвели. А выглядели очень пьяными. Извините.