Дом, где живут Филипповы, в самом центре, возле почтамта. Я мигом нашел подъезд, но он оказался заперт на кодовый замок, никто не входит и не выходит. Пришлось еще раз звонить.
Трубку сняла женщина.
— Извините, вы меня не знаете, — начал я и, путаясь из-за неловкости, не сразу смог объяснить, зачем сюда пожаловал. — Понимаете, это подарок отца… мне ничего не надо, ни машинки, ни магнитофона… кто взял, тот взял… а вот тулуп… случайно не у вас ли он оказался?
Женщина хотела меня перебить в середине моего монолога, но затем тихо дослушала. И сказала — но уже, видимо, не мне, а тому, кто стоит рядом:
— Я тебе говорила! Вот и пришли!..
— Что надо?! — перехватив трубку, заорал мужчина. — У нас украли две шубы… мы взяли этот полушубок…
— Тулуп, — поправил я его, с ужасом подумав, что, может быть, зря пришел. Может быть, именно полушубок они и прихватили.
— Ну, тулуп! Тулуп! — согласился мужчина. — Мы пришли, когда там ничего уже не оставалось… до нас разобрали кто похитрей…
Он замолк, было слышно, как жена ему что-то втолковывает.
— Да мне не жалко, — донеслось до меня в трубке. — Только что же теперь, у бабушки отнимать? Ну хорошо, пусть войдет. — И уже зычным голосом — в самое мое ухо: — Нажмите тридцать семь, поднимитесь. Мы заплатим.
Я поднялся на лифте, дверь в квартиру была уже приоткрыта. За порогом стояли смущенные супруги чуть постарше меня. Они были очень похожи, у хозяйки лицо круглое, доброе, и у него такое же, несколько бабье. Он, уже седоватый, в костюме, при коричневом галстуке, видимо, только что приехал с работы пообедать. Она, скорее всего, пенсионерка, в фартуке, стояла, вытирая руки полотенцем.
— Не надо мне денег, — сразу заявил я. — Это подарок отца… понимаете? Мне бы его вернуть.
— Да как вернуть?! — Хозяин, срывая с шеи галстук, сокрушенно мотал головой. — Мы его отвезли в деревню, к бабуле.
— А давайте мы вам хороший полушубок романовский подарим, — вспомнила хозяйка. — Саша, он нам не нужен, он почти новый.
— Да говорю вам — подарок отца!..
Хозяин квартиры тускло смотрел перед собой.
— Понимаете, времени-то нет… когда ехать? Может, летом? Она его не испортит.
— Да как же не испортит, — возразила жена. — Она теленка огородить хотела… вот-вот родится…
Филиппов застонал, как от зубной боли.
— Давайте я оплачу вам дорогу, — предложил я. — Это поездом?
Он, раздумывая, молчал.
— И вообще заплачу за него. Я же понимаю, вы не виноваты.
— Да о чем вы говорите! — Он махнул рукой. — Хорошо. Сделаем так. Я в эту пятницу, ночным поездом… — И уже объяснял жене: — В субботу буду там. Дров ей наколю. Вечером в поезд, в воскресенье я дома. — И снова повернулся ко мне: — Вас устроит, если привезу его вечером в воскресенье?
— Конечно, — благодарно кивал я. — А хотите, я с вами?.. Он тяжелый…
— Да уж нет. Я виноват, я и притартаю.
— Извините нас, — вздохнула хозяйка квартиры. — Вот такая ерунда получилась. Толком не подумали. Две шубы пропали… подумали, хоть это для хозяйства пригодится…
— Извините и вы меня… — бормотал я в ответ, кланяясь, как японец.
— До свидания. Извините. Подарок отца…
5
Неделя проходила в работе — и все равно время течет медленно…
Не передумает ли ехать Филиппов? Вернут ли украденный тулуп? Да и мой ли он? Может, еще какой попался ворам под руку? Мало ли кожушков, шуб, запашных бекеш у людей? Скорняки еще не перевелись, баранов и овец еще не всех извели на шашлыки…
Казалось бы, экая мелочь — тулуп… от отца остались и другие памятные предметы — например, на истертом, гладком, как в масле, ремешке часы «Полет», до сих пор ходят, если завести… только стеклышко обшарпалось слева, цифры 8, 9, 10 словно в тумане… А еще у меня в столе лежит общая тетрадь в зеленом коленкоре — такие и у меня были, когда учился в школе, — отец сюда записывал данные о погоде либо другие колхозные новости: такого-то числа такого-то года — град, побило пшеницу… такого-то числа — околели три овцы, причина болезни неизвестна… такого-то числа — заморозки…
И еще перочинный ножик где-то валялся, наверное, тоже на даче, узкий, шаткий, жесткий хлеб не разрежешь — лезвие выползает вверх, раздвигая железные планочки…
И все же тулуп — это совсем другое. Живое, громадное чудище-сокровище. Мохнатое укрывище, в которое можно было встать, как вставал Ленин во дворцах внутрь выемки в бетонной стене.
Иногда он неожиданно щелкал в руку синей искрой электричества — до хребта пробирало. Но можно было осторожно погладить его крылья — и спать на нем…