Я остановился, и — судя по шороху ног — они тоже остановились. Но я — нет, не оглянулся, — я посмотрел на свои часы и зашагал дальше.
— Сколько время? — был следующий вопрос.
Я каменными шагами шел по улице, готовый в любую минуту закричать и броситься бежать. Но сдерживался.
— Да ладно… Он, наверное, немой, — сказал кто-то наиболее малодушный из ночной шайки. И остальные с этим согласились.
И отстали от меня.
Я добрался до гостиницы на трясущихся ногах и долго не мог уснуть. И почему-то вспомнил мою бабушку, ее совет молчать, когда переплываешь огненную реку. Конечно, метафора. И все же…
Прошло несколько лет, серьезно заболел мой отец — и я потерял моего молчаливого отца. Мать моя стала верующей и однажды, когда я прилетел в гости, спросила:
— А четки бабушкины ты хранишь?
— Кажется, — засомневался вдруг я. — Да, они у меня дома висят на гвоздике.
— У меня тоже есть, — похвасталась мать и показала крупные, из красного стекла или пластмассы четки. — Только я не знаю молитв. Что она тебе рассказывала, ты помнишь?
— Конечно, — отвечал я. — Когда мы будем умирать, а мы все будем умирать… мы будем переплывать огненную реку. Ну, как Чапаев. Но мы не должны жаловаться. Нам на голову будут пикировать железные птицы, чтобы мы от боли закричали, открыли рты. Если закричим, нас тут же проглотит огонь.
Мать подумала и спросила:
— А разве бывают железные птицы?
— Наверное, это метафора, — предположил я. — Может, какие-то видения? Вон в тибетской «Книге мертвых» сказано… после времени, равного вдоху и выдоху, ты увидишь…
— Ты такие книги читаешь?! — испугалась мать. И наивно пропела: — Заче-ем?!
— Но ведь мы все равно все…
Мать закрыла мне ладонью рот.
— Не надо так говорить. Дальше. Что она тебе рассказывала дальше?
— Дальше?.. — Я пожал плечами. — Дальше будет другая огненная река.
А там за холмами еще одна… И надо плыть.
Мать молчала.
— И чем спокойней, терпеливей мы будем плыть, тем дольше мы будем жить.
— Тогда она не про смерть тебе рассказывала! — воскликнула мать. — Про жизнь!
Она была мудрая бабушка!
— Конечно.
— Я зря ее не любила! Она была умный человек… — И мать заплакала.
— Я зря, зря не любила ее…
А я однажды плыл-таки через реку. В дикой тайге. И вдруг над моей головою показались железные птицы. Птицы кружились и пикировали, сбрасывая какие-то воющие грузы.
Наверное, шли учения. Но почему не предупредили население? Впрочем, здесь нет никакого населения. Два-три человека на сотни квадратных километров.
Геологи. Бомжи. Беглые зэки.
Я старался не кричать. Потому что бесполезно.
Но когда доплыл, и, сняв с головы почти не намокшую одежду, разжег костер, и понял, что остался жив, я подумал: отныне любые огненные реки я переплыву терпеливо.
Потому что меня заранее предупредила бабушка, которой в свое время очень понравился фильм «Чапаев».
НЕРАССКАЗАННЫЙ РАССКАЗ
Кате повезло — она два летних месяца отдыхала и лечилась в Италии.
Это та самая замечательная страна, которая на географической карте похожа на сапожок, там когда-то жил Микельанджело, а теперь поет Челентано. Катя и еще одиннадцать девочек из разных районов Западной России были бесплатно приглашены в Венецию, где и жили в маленьком пансионате под присмотром врачей, каждый день глотая по шестнадцать, а потом и по четыре разноцветных шарика — говорят, из моркови и чего-то морского… А так — полная свобода, ходи себе по городу у воды и смотри! Только чтобы утром в 9.30, к врачебному осмотру, была в палате, да на обед-ужин забегала. «Повезло!» — говорили друг дружке девочки. «Повезло!» — писали они домой на красочных открытках.
«Повезло!..»- вздыхали они, когда ехали домой и разглядывали сквозь пыльные окна отечественного поезда убогие избы и мостки родины…
«Ой, сколько же мне нужно рассказать!..» — размышляла Катя, как бы собирая в душе горы света и радости, готовая поделиться ими с матерью и отцом, и младшим братом Витей… И про посещение Флоренции с ее выставочными залами и огромным Давидом на улице, и про Верону, и про Падую, и про саму Венецию с ее гондолами и дворцами, про широкие и гладкие дороги Италии… И про манеры итальянцев, про то, какой у них красивый язык… И про долгую поездку в автобусе в оперный театр… надо же, как ласково прозвали: «Ля Скала»… и вообще, у них много этого «ля»…
Народ ласковый, все время смеются, поют, а у нас угрюмый, все злобятся друг на друга… Матери и отцу будет приятно послушать. И еще не забыть бы, как она заблудилась однажды в Венеции, в самом еще начале лечения, и как бесплатно ее привел к пансионату бородатый человек, голубоглазый, весь как бы в голубых волосах… подтолкнул к колонне с крохотным лицом Матери Христа на белом лепном кружочке и заплакал, и пошел прочь… Кате показалось, что это никакой не итальянец… А какие там яркие, жаркие площади, когда каменная ажурная вязь на храмах как бы сплетается с вязью серебристых облаков в небе и оттуда щекочет тебе в груди… Много, много светлого, звенящего везла домой Катя, всю дорогу задыхаясь от счастья, ёёно не участвуя в разговорах, только иногда открыв рот и кивая, приберегая все слова до той поры, когда она доберется к своим… «Один» по-итальянски «уно», «все» — «тутто»… А еще они любят объясняться без слов — Катя сразу, как увидит брата, приставит к щеке пальчик — это означает «сладко», «радость». Скорей бы домой!