— Это еще что такое? — И вытащив дочь за руку в темные сени, пугающим шопотом спросила. — Что-нибудь с тобой сделали? Говори!..
Ну? Ну?
Катя сказала:
— Просто хочу знать…
— Не рано ли?
— Мама, — вздохнула дочь. Они стояли возле бочек с солеными огурцами и грибами, над головой свисали невидимые, но крепко пахнущие веники и связки табака. Здесь, в сенях, немножко пахло далекой, уничтоженной родиной, миром добрых сказок. — Мама. Мои подружки хвалятся, что они все уже давно женщины… а я не тороплюсь… хочу из книжек узнать, нормальная я или нет? Что я дурочка, вы меня убедили… но может мне и жить не нужно, хлеб переводить, если я пустая, как гитара?
— Господи!.. — мать с изумлением и страхом смотрела на дочь. Таким языком Катя никогда еще с ней не разговаривала.
Глаза уже привыкли к темноте, и мать видела в лиловых сумерках (дверь в избу была прикрыта неплотно) высокую, прямую, быстро повзрослевшую девушку с распущенными на ночь волосами. — Я так испугалась… — И дала ей пощечину. — И думать не смей! «Зря хлеб перевожу… А о нас подумала? Станем мы старики… кто нам стакан воды поднесет?» — Мать что-то еще шептала-кричала в сенях своей дочери, понимая, что не то говорит, не о том, но другими словами не получалось, а Катя думала: «Значит, вся наша жизнь — если не рождать новую, то хоть поддерживать старую… чтобы длилась цепь… через десятилетия, через столетия… И никакой над всем этим особой великой волшебной цели???»
Она уже не плакала. Она лежала на своем топчане, на мягком поролоне, пахнущем мазутом и бензином, и смотрела в потолок. По улице иногда проносился мотоцикл, буксуя на повороте, на выпавшем недавно снегу… и по доскам потолка пробегал веер света… В Италии она видела карнавал, отмечался какой-то их праздник, мальчишки и взрослые стреляли в ночное небо из картонных пушек — и небо разгоралось розовыми и зелеными цветами, чудесно пахло дымом, и незнакомые люди обнимали незнакомых людей — и бежали дальше…
На уроках Катя сидела молча, прямо, когда спрашивал учитель — вставала и отвечала, когда нужно было решать задачу или писать диктант — ни на что не отвлекалась, но в ее бедной голове как бы в разные стороны крутились шестеренки: одни решали задачу, писали диктант, а другие пытались постичь смысл человеческого жития.
Надо посоветоваться с Павлом Ивановичем! Она совсем забыла об этом странном человеке с ласковым голосом, с восторженными глазами. Он по-прежнему одинок? Или все же преподает в начальной желтологовской школе? У кого спросить? Может, набраться смелости и зайти к нему? А почему нет?
В воскресенье, помыв полы и прибравшись на кухне, Катя сказала матери:
— Прогуляюсь… — и вышла на зимнюю улицу. Сапожки на ней были итальянские, подарок лечебницы, из нежной золотистой кожи с медным пуговками сбоку, правда, тонкие, но ведь еще и мороз несильный.
Пальто у Кати серенькое, старое, но с подкладом. На голове — белый шерстяной берет.
«У кого спросить?» На улице бросались снежками местные карапузы, но Катю, к счастью, не тронули. Навстречу шла симпатичная девушка в расстегнутой синей джинсовой куртке с белым «барашком» внутри. Катя решилась:
— Извините… вы местная?
— Да, — улыбалась незнакомка. — Как и вы. Я вас где-то видела.
— Вы… — слегка покраснела Катя. — Не знаете, не уехал из деревни учитель Павел Иванович?
— Куда он денется? — как-то по-доброму рассмеялась девушка. — Учителей не хватает… Ну, иногда местные крокодилы хватают его за ноги за то, что не такой, как все… Ну и что? — И замечательная землячка показала рукой. — Вон, маленький домик… там и живет.
Катя постояла, пока девушка отойдет подальше, и медленно, оглядываясь, приблизилась к типичному щитовому строению, похожему на теперешний дом Жилиных, только без пристроенных сеней, без сарая и даже без ограды вокруг. Халупа была старая, вся в потеках и трещинах, на крыше криво торчала телеантенна и трепетал на черной жердочке трехцветный российский флажок.
Катя, конечно, трусила, что ее увидят недобрые, подозрительные люди, но стиснула зубы и, взойдя на крыльцо, постучала в дверь.
Через минуту дверь медленно открылась.
Увидев Катю, Павел Иванович засиял от радости и тут же нахмурился.
Вяло махнул рукой:
— Проходите, пожалуйста.
— Да нет, я хотела узнать, здесь ли вы. — Она шмыгнула носом, как маленькая. — Хорошо, что вы не уехали.
Учитель был все в том же свитере и джинсах, но босый. Глянул на ноги, смутился: