Катя решила переломить себя — на большой перемене купила в буфете иностранную жвачку и, зажав ее в кулаке, приблизилась к Тане, которая стояла в окружении парней и девчонок. Все курили.
— А!.. — воскликнула Люда Петренко. — Можешь, Таня, застрылить мине, но дэвушка несет тебе резынку!
Таня пожала плечами, с усмешкой глядя на Катю. Катя будто споткнулась… и прошла мимо.
И у нее из пальто украли деньги. Папа давал на мелкие расходы, чтобы бедной сиротой не чувствовала себя.
«Сказать учителям или нет?» Катя не решилась. Денег не найдут, а будут говорить, что Катя клепает на подруг.
А через пару дней из портфеля пропала тетрадка с задачами, которые Катя решала все воскресенье и решила. Она умела иногда быть упрямой.
И вот, напрасны все труды — кто-то «стибрил».
В этот день Витя не смог приехать в Михайловку на санях, школьники из Желтого Лога побрели домой пешком. Сначала шли рядом, но Катя на свою беду спросила у Тани-бурятки, наиболее добродушной:
— А ты знаешь, как произошло слово «стибрить»? В Италии есть река Тибр…
И вдруг Таня-бурятка закричала посреди леса, как базарная торговка:
— Ты что, считаешь, я взяла у тебя деньги?! Ты какое имеешь право?!
А потом к Кате подошла Таня Шершнева и ударом сбила ее с ног.
И подбежала рыхлая Люда Петренко, стукнула кулаком по голове.
— Вы что, спятили?.. — испуганно пробормотал Олег Шкаев.
— Пошел на хер!.. — сказала ему Таня, и девушки-подружки ушли в ночь.
Катя поднялась. У нее из носу что-то текло… но в темноте не было видно, вода или кровь.
— Вам помочь? — спросил Олег, оглядываясь на ушедших вперед одноклассниц.
Катя прошептала:
— Спасибо. Я сама.
И парень, облегченно вздохнув, побежал догонять девушек. Вдруг обернулся и крикнул:
— У тебя… надменное лицо… поэтому тебя не любят…
Катя тащилась по зимней дороге, смутно белевшей в лесу. Ни огонька.
Ни человеческого голоса.
Сзади мигнули далекие фары, а через минуту-другую Катю догнал «уазик», крытая брезентом легковая машина. Открылась дверка, жесткий мужской голос спросил:
— Волка ждешь? Тебе далеко?
«Не откликайся! — сказала себе Катя и тут же возразила. — Но не все же люди плохие?»
— До Желтого Лога.
— Довезем? — спросил мужчина кого-то. — Еще замерзнет девушка. — И засмеявшись, соскочил на скрипучий снег и подсадил Катю в теплую машину. Здесь пахло куревом и водкой. Машина была битком набита молодыми парнями в военной форме. Катя вдруг стало страшно, но было уже поздно…
— Водку пьем? — зажурчал радостный говорок, и в темноте подтвердили:
— Пьет, пьет… Наши русские девушки все пьют, верно?
Машина скакала, как бешеная. Катю прямо в машине раздели и она оказалась на коленях самого говорливого, жарко дышавшего ей в ухо и приговаривавшего:
— Не боись, тут все после медобработки…
И вокруг, нетерпеливо поджимаясь, гоготали…
Катю высадили на краю деревни, где она теперь жила. У нее не было часов — хватая за руки, раздевая, передавая друг другу, часики сорвали… Между ног все болело. Катя стояла, глядя без слез на мертвую, без единого огня деревушку и не знала, что ей делать. Надо идти домой. Но ведь мама все сразу поймет. Спросит: почему так поздно? Заблудилась. Была метель, и Катя заблудилась. Хорошо. А почему водкой пахнет? Катя принялась есть снег.
Может, удастся убить запах.
Она подошла к своему дому — внутри горел слабый огонь. Наверное, мама оставила на кухне свет. На всякий случай.
Катя постучала в дверь, в доме зашелестели шаги, и дверь открылась нараспашку, сбив Катю в сугроб — она слишком близко стояла…
— Бедненькая моя!.. — запричитала мать, падая вслед за ней в снег. Где ты была? У тебя случился обморок? В дороге? А как же твои друзья? Господи, какие все чужие… недобрые…
Выскочил во двор отец в кальсонах, сгреб дочь и занес домой на топчан. А через несколько минут в доме зарыдала в голос мать, а отец выбежал на крыльцо с двухстволкой и принялся палить в воздух…
На следующее утро Катя, серая от боли, согнувшись, еле поднялась.
Дома никого не было. На столе лежала записка: «Доченька, мы поехали в милицию… поешь горячего… никуда сегодня не ходи…»