Но не тронули, не прицепились — одет Михаил хорошо. Если бы Настя его узрела в таком наряде, толкнула бы ладошкой в грудь и зазвенела бы, как серебряное колечко на полу:
— Это ты?!.
Но она сейчас спит усталая дома. А друг Артем, наверное, у себя дома. Не может же друг предать друга.
9
Однако мучительные мысли о неверности любимой не отпускали Михаила. Перед самой посадкой в длинный старый автобус Честнов не удержался — купил телефонную карточку в кассе и позвонил с телефона-автомата на квартиру Ильиным.
Трубку не сразу сняла Зоя — может быть, плохо спала.
Извинившись, Михаил спросил:
— Артема можно?
В ответ Зоя зло рассмеялась.
— Ты еще ничего не понял?! Он здесь не живет.
«А где?» — хотел было спросить Михаил, но жена Артема уже бросила трубку. Какая разница, где. Наверное, у Насти. Или с Настей квартиру снимает.
Добравшись до Поселка геологов, он купил в продмаге дешевую хозяйственную сумку и запросил десять бутылок водки.
— Вам дорогую или подешевле? — продавщица удивленно разглядывала вполне прилично одетого молодого человека со встрепанными светлыми волосами. Шляпу он швырнул на асфальт еще в городе, садясь в автобус.
— А что? — не понял Михаил. — Есть разница в химической формуле? Це два аш пять о аш дважды.
— Нет-нет, — вдруг испугалась скуластая девица эвенкийских или хакасских кровей. — У нас товар лицензированный. Но всякое говорят.
— Чем хуже, тем лучше, — процедил Михаил и, сложив бутылки в сумку, побрел через тайгу напрямик в свое крохотное село.
И словно из распоротого мешка с сахаром или солью, с небес на землю посыпалось что-то белое… снег?! Его крутило ветром, его несло с силою с запада на восток, кидало в спину одинокого человека.
Добравшись до своей избы, ни с кем по пути не здороваясь (хотя, показалось, одна из бабуль мелькнула в поле зрения), нечаянно задев ботинком соскучившуюся собачонку, Михаил прошел к столу, сорвал алюминиевую «бескозырку» с первой бутылочки, налил себе стакан всклень, аж до выпуклости блестящей поверхности водки, и, пригнувшись, жадно стоя выпил.
Ничего не почувствовал — водка показалась ему слабой, будто разведенная. Налил еще стакан и снова выпил.
Потом лег на топчан, который летом сам соорудил для себя и Насти, — шириною метра в два — и, закрыв глаза, стиснув зубы, заставил себя успокоиться.
Пес, поскуливая, залез под топчан.
«Ну, все понятно… — сверкали мысли в голове у Михаила. — Ты — лох, Миша Честнов, так говорили тебе в армии. И руки вроде на месте, и голова шестидесятый размер, но доверчивый, как баран. Так тебе тоже говорили в армии».
Ах, если бы тогда ачинские парни не подманили его анекдотами и не оказался он потом в колонии за «групповую», он бы сейчас уже наверняка в космической академии в Красноярске учился. Ведь школу он закончил хорошо и по физике получал только пятерки. Он мечтал, мечтал стать инженером в космической промышленности. И отец поощрял эту его мечту.
Конечно, вряд ли Михаила взяли бы на факультет пилотирования — у него несколько заторможена психофизика, так сказал врач на собеседовании. То есть Честнов не сразу соображает, в ту же секунду, как куда смотреть, что делать. А вот разобрать и собрать сложнейшую технику, с электроникой, насосами и всякими сервоприводами, — это всегда пожалуйста. После Михаила можно не проверять.
И что же теперь, он так и будет кантоваться в глухом углу Сибири, возить на тракторе дрова старухам, вытаскивать из болота, а зимой из снегов зазевавшихся богатых туристов на их «лексусах» и «лендкрузерах»?
Один, совсем один. И матери, и отцу давно не писал — из суеверия. Вот как приедет Настя, думал он, тогда напишу. И опять-таки ачинскую шпану побаивался — простодушная мать могла и выдать, где ее сын. Отец, если бы и знал, утаил — он ненавидел бездельников и воров. Когда Коля-колокольчик пролез через разломанный забор на территорию глиноземного комбината и внаглую, нагрузив на электрический кар пять мешком цемента, покатил к дыре, через которую пролез, отец догнал долгоносого парня и ботинком с размаху, как по футбольному мячу, ударил в зад. И с месяц Коля ходил раскорячась, злобно шипя угрозы…
Как же ты купился, Миша, на его ласковые уговоры?..
Михаил очнулся уже ночью, его колотил озноб, в избе было холодно, за окнами свистела вьюга. Михаил растопил печку и, сев перед играющим пламенем, снова выпил водки. Нашел на столе высохший кусок хлеба, половину отдал собачке, половину изгрыз сам. Вспомнил, что есть в подполе и огурцы, и помидоры, но лазить было лень. Допил бутылку и снова задремал на топчане…