— Ты расстроился? Из-за меня?
Забелин глянул искоса и близко-близко увидел гордо выгнутую шею, капельки воды на покатых плечах. Девушка говорила, говорила:
— Толик, мы с тобой еще обязательно встретимся, правда? Приходи сюда, на озеро, у меня каникулы, приехала отдохнуть к маме с папой...
Молчал Забелин, не веря ее словам. Он понимал — утешает она, не было в девичьем голосе искренности. Но так желалось ему сочувствия — пусть показного, не от души и сердца, а лить по долгу вежливости... Он слушал и слушал ее щебетание, начисто позабыв о тревожном призыве трубы.
Опоздал Забелин. В гарнизоне уже опечатывали двери казарм. Его подобрал начальник штаба полка и отвез на железнодорожную станцию, где полным ходом шла погрузка в эшелоны.
Были долгие и тяжелые маневры. Всякий раз, занимая огневые позиции, батарея зарывалась в землю. Ночью, когда слипаются веки, а спина, руки, ноги гудят от натуги, нелегко выбрасывать лопатой увесистые комья глины с глубины противоатомного окопа для гаубицы. Нет-нет и чертыхнется кто, проклиная бессмысленность каторжной работы, но командир орудия сержант Мурзахметов подобные рассуждения пресекал: «Отставить разговорчики!»
И был ласковый тихий рассвет над рекой. На другом, высоком берегу сначала неслышно выросли зловещие грибы атомных взрывов. Хотя все знали — это имитация, стало как-то неуютно и тревожно. Забелин подтаскивал короткие гильзы, передавал заряжающему Битюкову. Тот досыльником толкал гильзу в казенник, дергал за шнур. Короткий звонкий хлопок, ствол не откатывался назад, как при боевом выстреле. Из балок, с лесных опушек и прямо с берега доносилась стукотня холостых выстрелов, и лениво клубился дымок. Забелин ясно представил себе, что сейчас творилось бы во вражеской обороне, будь все по-настоящему — и атомные взрывы, и артиллерийский обстрел, и разрывы бомб и ракет, которые падали бы с низко пролетающих самолетов и вонзались туда, где притаились обороняющиеся...
Ночные марши на сотни километров по южным степям... От пыли некуда деться — она забивает рот, глаза, складки одежды, а утром скрипит на зубах вместе с кашей, которую раздает из термосов старшина Хилько. Без света крадутся невидимые колонны — посредники с вертолетов контролируют передвижение. С рассветом колонны прятались по балкам и лесным полосам.
Однажды поломался вентилятор мотора. Полк ушел вперед. Дожидаясь ремонтников, ползущих где-то сзади, сержант Мурзахметов горячился, наскакивал на водителя Галушкина: «Ты куда смотрел? Почему полетела лопасть?» Водитель оправдывался, беспомощно разводя руками.
Устранив поломку, бросились догонять полк. Командир орудия торопился успеть к дневке и поэтому изменил маршрут. Обычно колонна стороной обходила населенные пункты. Но сейчас не было другого выхода, на пути — большое село, лежащее в широкой котловине, по дну которой петлял пересохший ручей. Водитель Галушкин сказал сержанту: «Надо долить воды в радиатор... А в ручье наберешь ее с песком и грязью».
Решили заправиться в селе. Над садами, спящими домами, под заборами и на улице застыл влажный утренний туман.
Посреди села обнаружили колодец для скота. Серега Бондарев кинулся к деревянной бадье, висевшей на длинном рычаге-журавле, и с силой толкнул ее вниз. Вода в колодце вкусная и холодная, аж ломит зубы. Все поскидали гимнастерки и плескались, смывая пот и грязь. Сержант Мурзахметов подгонял: «Быстрей, быстрей, нельзя задерживаться!»
Пока умывались, а водитель заправлял радиатор, из переулков и от ближних домов замелькали белые платки женщин, выгонявших скотину в стадо. Сначала несмело приблизились они к машине, молча наблюдали за солдатами. Коровы мычали, шебаршились овцы, звонко хлопал кнут пастуха.
Многие женщины утирали слезы. Старушка, державшая на привязи козу, вздохнула: «Солдатиков с оружием мы с войны не видали».
Разбежались женщины по домам и наносили солдатам снеди — яблок, помидоров, колбасы, яиц, белого круглого хлеба, ведро молока. Упрашивали и силком совали...
Отдалялся колодец, отдалялась безмолвная толпа женщин. Оставались они позади того пути, который еще предстояло одолеть орудийному расчету. Забелин прижимал пышный каравай хлеба, и его тепло проникало через гимнастерку. От печного запаха — сдобного, домашнего — сладко кружилась голова, и почему-то напрягается, каменеет тело, и сердце в готовности немедленно сделать что-то большое и важное.
Усердно ревел двигатель тягача. Пыль вихрилась за задним бортом и оседала на полу, на лицах молчаливых солдат.
А после маневров Забелин в каждое увольнение приходил на берег озера и искал Таню. Он нашел ее. Девушка черпала ладошками воду и брызгала на парня, загоравшего поблизости. Тот вскочил — кряжистый, налитой мускулами атлет, — подхватил гибкое тело девушки и побежал в озеро.