— Он, вишь, с устатку! — захохотал кто-то. — Наробился парень, норму сполнил, а теперь надо же человеку свое удовольствие поиметь!..
Молча и угрюмо поднялся Никон и вышел из барака, небрежно волоча с собой на ремне гармонь. Тихий смех прошелестел за ним и оборвался за дверью, которую Никон захлопнул рывком и яростно.
Летний вечер был тих и пылен. На улице, обставленной двойным рядом бараков, шумели голоса, гудел говор, вспыхивал смех. Веселый девичий голос окликнул Никона:
— Никша, иди к нам песни играть! Иди, Никша!
— А ну вас! — заносчиво оборвал Никон ласковое приглашение и прошел дальше.
Он был зол, ему несносны были его товарищи. И не радовало его даже и то, что Милитина попрежнему льнет к нему и заигрывает с ним.
«Ну их…» — повторил он про себя и пошел бесцельно по сумеречной улице. Сзади он услышал торопливые шаги. Задыхающийся, приглушенный голос попенял:
— Пошто бежишь-то?.. Ишь, какой гордый!
— Отстань, — вяло огрызнулся Никон, но приостановился. Девушка прошла рядом с ним и взялась за ремень от гармони.
— Вяжетесь… — обидчиво протянул парень, искоса взглядывая на смутно блестящее в сумерках лицо девушки. — Поддразниваете…
— Я, Никша, разве поддразниваю?
— А кто тебя знает!..
Никон свернул в переулок, направляясь в открытое поле. Девушка покорно следовала за ним. Когда они вышли из поселка и ступили на неровную пыльную дорогу, уходящую в степь, Никон снова приостановился. Он переложил гармонь с одного плеча на другое и потянулся.
— Уйду я отсюда! — угрожающе сказал он. — Что на самом деле, разве я в другом месте не найду подходящую работу?
— Зачем же тебе уходить? — испуганно возразила девушка. — Тут бы и работал…
— Наработаешь тут!..
Они прошли до темнеющей группы берез, Никон разыскал приметный и знакомый ему пенек, уселся и поставил гармонь на свои колени. Милитина примостилась возле него. В тишине робко и нежно пропели тоненькие голоса. Просыпалась звонкая трель, вздохнули басы.
— Сыграй душевную, Никша! — прильнула девушка к гармонисту.
Не отвечая ей, Никон приложил голову на бок к гармони, словно прислушиваясь к сложному переклику голосов и звонов в мехах, и рассыпал долгую, трепетную трель. Милитина вздохнула. И как бы вторя этому вздоху, охнули басы и запела, залилась тихая проголосная, душевная песня.
Милитина полузакрыла глаза и осторожно прижалась к парню.
Тишина падала на степь. Со стороны поселка глухо и замирающе рокотали невнятные звуки. Отгоревший день кутался в сизую, с каждым мгновеньем все густевшую и уплотняющуюся мглу. Из далеких просторов текли струйки свежего ветра. В темном небе зажигались и мерцали звезды.
Ропот и стенания никшиной душевной песни сливались с насторожившимся вечером.
— Никша, — вздохнула девушка, когда гармонист оборвал песню, — пошто ты, Никша, этакой-то?
— Какой еще? — недовольно спросил Никон.
— Да вот… — Девушка замялась. Но пересилив в себе робость, докончила: — Вот ребята не одобряют тебя… Насчет работы…
— Ступай ты!.. — рванулся Никон и встал.
Тихий вечер был смят. Душевная песня была испорчена.
— Артист! — окликнул однажды в выходной день Никона комсомолец Востреньких. — Пойдем на пару слов.
Никон настороженно поглядел на Востреньких. Он знал этого шустрого и везде поспевающего комсомольца и недолюбливал его за задорность и острое словцо.
— Пойдем, поговорим, — настаивал комсомолец. — Не гляди зверем на меня.
— Об чем разговаривать хочешь? — угрюмо спросил Никон.
— Кой об чем по малости, — усмехнулся Востреньких. — Насчет тебя.
Они ушли за бараки, отыскали укромное место. Востреньких вытащил пачку папирос, предложил Никону. Тот отказался:
— Некурящий я…
— Слышь, Старухин, — жадно затянувшись несколько раз крепким душистым дымом, решительно сказал Востреньких, — слышь, не ладно у тебя выходит… Парень ты способный, крепкий, а выкомыриваешь глупости… Неужель тебе самому не совестно?
— Это почему же?! — встрепенулся Никон, неприязненно оглядывая комсомольца.
— Постой… Неужель, говорю, не совестно, что тебя считают самым последним шахтером?
— Ты мне глаза этим не тычь!..
— Обожди… — спокойно проговорил Востреньких, заметив, что Старухин начинает сердиться. — Я тебе не глаза колю, а по-товарищески. Хоть ты и не комсомолец, но жалко мне да и другим ребятам, что ты неправильно ведешь себя…
— В чем же неправильно? — взглянул Никон исподлобья на собеседника.