Шахта недодавала стране тысячи тонн угля. У бункеров стояли порожняки, и маршрутные угольные поезда редко-редко отправлялись отсюда на фабрики и заводы.
На шахте, в раскомандировочной, в конторе, в красных уголках и в клубе висели яркие полотнища с белыми броскими надписями: «Прорыв!», «Позор!» Эти надписи лезли всем в глаза, к ним уже привыкли и на них как будто не обращали внимания. Никон в первый же день заметил плакаты и про себя подумал: «Не шибко, значит, тут нажимают…» А потом, сошедшись поближе с Покойником, спросил его:
— Это как же тут у вас, насчет прорыва, утесняют?
— Прорыв?.. — посопел волосатым носом Покойник и тускло поглядел в сторону. — Прорыв… тово, болтают. Свыше головы хочут… Не двужильные… тово…
Никон расхохотался.
Несколько раз в раскомандировочной устраивались летучие митинги. Здесь, в копоти махорки, среди замызганных и грязных стен, залепленных таблицами, объявлениями и плакатами, кто-нибудь из шахткома или из ячейки горячо и напористо начинал говорить о прорыве, о лодырях, о позоре. Оратора слушали молча.
И где-нибудь в уголке такие, вроде Покойника или Никона, зло и обиженно шумели:
— Работаем сколь сил есть!.. Куды больше?!
Никон слушал такие заугольные протесты и поддакивал.
Но однажды его резко оборвал незнакомый шахтер. Никон подшучивал над новым плакатом, на котором был нарисован ударник, призывавший крепко взяться за работу.
— Ударники!.. — засмеялся Никон. — Ударяют себе в брюхо!.. Перед начальством да перед ячейкой выслуживаются!..
Шахтер, которого Никон никогда до этого не видал, порывисто подошел к нему вплотную и, глядя на него в упор, спросил:
— Кто тебя, щенок, таким словам научил? С чьего голосу поешь?
Никон смутился, растерялся. Окружающие молча наблюдали за ним и за сердитым шахтером.
— Ты много ли на своем веку наработал, чтобы над трудящимся, над рабочим человеком потешаться!? Смотри, брат, у нас для этаких кулацких да контрреволюционных подголосков имеются хорошие средства!
— Да я ничего… — пролепетал Никон.
— Надо бы пощупать тебя, откуда ты такой! В чьей бригаде работаешь?
— Он с Покойником в одном забое, — услужливо подсказал кто-то.
— Оно сразу и видно, какой это работник! — презрительно проговорил шахтер и отошел от Никона.
— Ловко он тебя! — вспыхнули смехом окружающие. Никон спрятал глаза и неуверенно спросил:
— Кто он такой?
— Не знаешь? Да это Зонов, самый лучший ударник. У него выработка менее ста семидесяти процентов не бывает… Зоновская бригада своей работой славится.
Никон сжался и поспешил уйти от рабочих.
А после работы не утерпел и пристал к Покойнику:
— Ты Зонова знаешь?
— Это форсуна-то… тово, знаю. Как не знать? Им всем в глаза тычут… Пример, тово…
— Задается он, значит?
— Форсун… Бить таких, тово… Тогда бы… тово, не форсили…
— Бригада у него?
— Такие же, как и он… Партийные да комсомол… тово.
— Сердитый он… — покачал головой Никон. — Нынче на меня, сволочь, так накинулся!
— Умеет это он… Командовать…
— Командовать все любят… — обиженно согласился Никон.
С этого дня Никон стал приглядываться издали к Зонову и к его бригаде.
Покойник не жил в рабочем поселке. У него была квартира где-то на отшибе. Он ютился в избушке у каких-то старожилов, с которыми вел старинную дружбу.
— Мне… тово, дух несподручный там… — отговаривался он, когда его спрашивали, почему он не устраивается в бараке, где и удобнее и откуда ближе к шахте. — А тут… тово, мне и ладно…
Но находились догадливые шутники, которые по-своему объясняли нежелание Покойника переселяться в барак:
— Ему, вишь, оттуда далеко будет за водкой к шинкарям бегать!
Никон раз побывал у Покойника и ему там не понравилось. В грязной избе было душно и дымно. За перегородкой кричали какие-то бабы и плакал ребенок. Но Покойник чувствовал себя здесь как рыба в воде.
— Вали, парень… тово, — протолкнул он Никона на средину избы, — вали…
Проведя Никона в передний, заваленный рухлядью и завешанный одеждой угол, Покойник крикнул за перегородку и оттуда вышла толстая женщина.
— Ну, кого тебе? — неласково осведомилась она, в упор разглядывая Никона.
— Ты, тово… Степанида, сваргань… Половиночку, али тово… целую.
Женщина вернулась за перегородку и тотчас же вынесла литр водки.
Покойник с неуклюжей суетливостью стал выкладывать на стол хлеб, пару огурцов, большую солонку соли. Достав из ветхого шкапчика, висевшего на стене, пару грязных стаканов и поставив их рядом с бутылкой, он оглядел стол, осклабился и пригласил Никона: