— Существует.
— А ты не уйдешь туда, назад или вперед, в общем, туда, откуда ты к нам явился?
Я не ответил на ее вопрос. Я и сам не знал, что будет со мной.
Я стоял возле дерева на берегу, в чужом, давно прошедшем веке, и рядом стояла девушка, веселая, умная, живая, наполненная всей реальностью настоящего. Я нашел эту девушку среди всего несущегося, скользящего и быстро меняющегося такой, какой она была и будет для меня.
Миг длился. Я попал в поле замедления, в поле юности и любви. Миг продолжался, словно минута превратилась в вечность. И перо снова заговорило:
— Феокрит, ведь этого не было и не могло быть. Ты все это придумал — и что ты из другого, еще не наступившего столетия, и что твоя мать была в древней Александрии? Ты это сделал, чтобы показать, как ты любишь меня. Не так ли?
— А это говорящее — перо? — спросил я. — Разве оно не доказывает…
Тоня рассмеялась и бросила перо в реку.
— Ну, а теперь? Теперь уже нет никаких доказательств, — сказала она. — И мне их не надо. Важно, что ты со мной, Феокрит. Ведь ты со мной?
— Я с тобой, — сказал я тихо, словно не веря себе.
1967
Картина
В нашем лесном доме появился странный гость.
Отец прятал его, хотя его нелегко было спрятать.
Я жил еще в мире детских снов и сказок и потому сразу поверил, что наш странный гость сошел с картины, привезенной моим отцом с планеты Идиллических пейзажей.
— А как он сошел? — допытывался я.
— Очень просто. Спрыгнул. Ведь он гимнаст.
— Зачем?
— Откуда мне это знать?
— А скоро он вернется на свое место?
— Надеюсь, что скоро. Ведь он гость. А гостей неудобно спрашивать об этом.
И он гостил, смущая мою мать и робота Карлушу, который так же, как и я, не мог понять, зачем ему понадобилось сходить с полотна. Разве там так уж плохо?
У меня и у робота Карлуши был слишком маленький жизненный опыт.
— Кто ты? — спросил я гостя.
— Не знаю, — ответил он.
— То есть, как не знаешь?
— А так, не знаю. И не хочу знать.
Я был поражен странной, незнакомой мне логикой его ответа. Он не только ничего не знал о себе, но и не хотел ничего знать. Вероятно, ничего не знают о себе только что родившиеся дети. Может, он тоже только что родился, хотя и выглядел взрослым. Ведь он сошел с полотна.
Я отошел от него, задумчивый, растерянный, почти оглушенный.
— Что я знаю о себе? — спросил я себя вслух.
Я знал о себе не так уж мало. Но все, что я знал, становилось неясным до конца оттого, что мой отец побывал на планете Идиллических пейзажей. С самых ранних лет протянулась эта невидимая нить между мной и отсутствующим отцом. И когда он появился на Земле, я сильнее всех почувствовал, что с Землей что-то случилось, с Землей, со мной и со всеми, кто там жил, от человека до рыбы и ящерицы. Я не узнал, а, скорей, догадался о том, что и сейчас держат в тайне. Ведь мой отец, вернувшись с планеты Идиллических пейзажей, вовсе не расстался с ней. Он привез с собой эту удивительную планету уменьшенную до портативных размеров картины.
Кто-то из журналистов назвал моего отца космическим Гулливером. Но я слишком забегаю вперед и слишком спешу, мешая постепенному раскрытию всех событий.
Глядя на нашего странного гостя, я не мог понять одного. У него не было границ, или, точнее, того, что обычно называют размером. Он казался то маленьким, то большим. И самое странное, что это было одновременно. Иногда он казался сразу и крошкой и великаном. Это очень смущало нашего робота Карлушу. В его программе была предусмотрена только обыденность, повседневная, окружающая человека реальность. Моя мать очень боялась, чтобы Карлуша не сошел с ума. Обыденные его представления не хотели прийти в соглашение с не совсем обычным фактом. Карлуша ужасно страдал, что гость не укладывался в логику постоянного пространства, что он был одновременно мал и велик.
Он был мал и велик. И только много позже я понял, что в его малости и заключалось его величие.
В конце концов робот заболел. Он стал тосковать по обыденности и начал просить мою мать, чтобы его отправили в прошлое, когда размеры вещей и явлений были незыблемыми и можно было спокойно опираться на свой опыт.
Мать считала, что Карлуша был прав, но не решалась сказать об этом отцу. Мне же нравилось, что гость внес в мир и в мой опыт нечто новое, доставленное с планеты Идиллических пейзажей.