Ребята недоверчиво примолкли.
— Ну, и вытянул? — с сомнением спросил кто-то.
— Да. Через весь Долон, до усадьбы.
— Ничего себе! — подивился чей-то голос.
— Брешет! — возразил второй.
— Брешут собаки. Джантай сам видел. Эй, Джантай, где ты? Скажи! Помнишь, как встретились…
Но Джантай не отзывался. Как сквозь землю провалился. Однако тогда не до него было. Начался спор, некоторые уже встали на мою сторону. Но какой-то маловер разубедил их сразу.
— Что трепаться зря! — мрачно проговорил он. — Кто-то что-то сделал один раз, мало ли случаев бывает. Мы не дети. На нашей трассе вождение прицепов запрещено. И никто этого не разрешит, Попробуй, скажи инженеру по безопасности, он тебе такую дулю сунет, что не укусишь. Под суд не пойдет из-за вас… Вот и весь разговор.
— Да брось ты! — вступился было другой. — Что значит — не разрешит! Вот Иван Степанович в тридцатом на полуторке первый открыл перевал. А никто ему не разрешал. Сам пошел. Вот он, живой еще…
— Да, было, — подтвердил Иван Степанович. — Но, — говорит, — сомневаюсь: тут и летом-то никто не ходил с прицепами, а сейчас зима…
Алибек все время молчал, а тут заговорил:.
— Довольно спорить. Дело хоть и не бывалое, а подумать надо. Только не так, как ты, Ильяс: тяп-ляп, давай прицепы — и пошел. Подготовиться надо, продумать все как следует, посоветоваться, провести испытание. Одними словами ничего не докажешь.
— Докажу! — ответил я. — Пока вы будете думать-гадать, Я докажу! Тогда убедитесь!
У каждого человека свой характер. Надо им, конечно, управлять, но не всегда это удается. Я сидел за рулем и не ощущал ни машины, ни дороги. Во мне кипели боль, обида, горечь и раздражение. Чем дальше, тем больше распалялось задетое самолюбие. Нет, я вам докажу! Докажу, как не верить человеку, докажу, как смеяться над ним, докажу, как осторожничать, оглядываться!.. Алибек тоже хорош: подумать надо, подготовиться, испытать! Он умный, осмотрительный! А я плевал на это. Запросто сделаю и утру всем носы!
Поставив машину в гараж, я долго еще возился возле нее. В душе у меня все было натянуто до предела. Я думал только об одном: двинуться с прицепом на перевал. Я должен был это сделать во что бы то ни стало. Но, кто мне даст прицеп?
С такими мыслями я брел по двору. Было уже поздно. Только в диспетчерской светилось окно. Я остановился: диспетчер! Диспетчер может все устроить! Сегодня дежурила, кажется, Кадича. Тем лучше. Она не откажет, не должна отказать. Да если на то пошло, не преступление же я собираюсь совершить, наоборот, она лишь поможет мне сделать полезное, нужное для всех.
Подойдя к диспетчерской, я поймал себя на мысли, что давно уже не входил в эту дверь, как бывало, а обращался через окошечко. Я замялся. Дверь открылась. Кадича стояла на пороге.
— Я к тебе, Кадича! Хорошо, что застал.
— А я уже ухожу.
— Ну, пойдем, провожу до дома.
Кадича удивленно подняла брови, недоверчиво посмотрела на меня, потом улыбнулась:
— Пошли.
Мы вышли из проходной. На улице было темно. С озера доносились шумные всплески, дул холодный ветер. Кадича взяла меня под руку, прижалась, укрываясь от ветра.
— Холодно? — спросил я.
— С тобой не замерзну! — отшутилась она.
Еще минуту назад я отчаянно волновался, а сейчас почему-то успокоился.
— Завтра ты когда дежуришь, Кадича?
— Во вторую смену. А что?
— Дело у меня есть, очень важное. От тебя все зависит…
Сначала она и слушать не хотела, но я продолжал убеждать. Остановились у фонаря на углу.
— Ох, Ильяс! — проговорила Кадича, с тревогой заглядывая мне в глаза. — Зря ты это затеваешь!
Но я же понял, что она сделает, как прошу. Я взял ее за руку:
— Ты верь мне! Все будет в порядке. Ну, договорились?
Она вздохнула:
— Ну что с тобой поделаешь! — и кивнула головой.
Я невольно обнял ее за плечи.
— Тебе бы джигитом родиться, Кадича! Ну, до завтра! — крепко пожал ей руку. — К вечеру приготовь все бумаги, поняла?
— Не спеши! — проговорила она, не выпуская мою руку. Потом неожиданно повернулась. — Ну, иди… Ты сегодня в общежитие?
— Да, Кадича!
— Спокойной ночи!
На другой день у нас был техосмотр. Люди на автобазе нервничали: вечно эти инспектора заявляются некстати, вечно придираются ко всему и составляют акты. Сколько с ними возни, сколько хлопот. Но те были невозмутимы.
За свою машину я был спокоен, однако держался подальше, делал вид, что занят ремонтом. Надо было оттянуть время до вступления на дежурство Кадичи. Никто не заговаривал со мной, не напоминал о вчерашнем. Я знал, что людям не до меня: все спешили быстрей пройти техосмотр и отправиться в рейс, нагнать упущенное время. И все же обида в душе не проходила.