— Самат! — сдавленным голосом прошептал я и потянулся к сыну. В это время Байтемир появился в дверях, и я почему-то испугался. Он, кажется, услышал, как я назвал сына по имени. Стало очень неловко, будто поймали меня, как вора. Чтобы загладить смущение, я вдруг спросил, прикрывая рукой ссадину над глазом:
— Это ваш сын? — Ну зачем мне надо было так спрашивать? До сих пор не могу простить себе.
— Мой! — по-хозяйски уверенно ответил Байтемир. Поставил ведро на пол, поднял Самата на руки. — Мой, конечно, собственный, так ведь, Самат? — приговаривал он, целуя мальчонку и щекоча его шею усами. В голосе и поведении Байтемира не было ни тени фальши. — Ты почему не спишь? Ух ты, мой жеребенок, все тебе надо знать, ну-ка, беги в постель!
— А мама где? — спросил Самат.
— Сейчас придет. Вот она. Ты иди, сынок.
Асель вбежала, молча окинула нас быстрым, настороженным взглядом, подала Байтемиру пузырек с йодом и увела сынишку спать.
Байтемир намочил полотенце, вытер кровь с моего лица.
— Терпи! — пошутил он, прижигая ссадины, и строго сказал: — Прижечь бы тебя за такое дело покрепче, да ладно, гость ты у нас… Ну вот и порядок, заживет. Асель, нам бы чайку.
— Сейчас.
Байтемир постелил на кошму ватное одеяло, положил подушку.
— Пересаживайся сюда, отдохни немного, — сказал он.
— Ничего спасибо! — пробормотал я.
— Садись, садись, будь как у себя дома, — настаивал Байтемир.
Я делал все, как во сне. Сердце будто кто-то зажал в груди. Все во мне напряглось в тревоге и ожидании. Эх, зачем только родила меня мать на свет!
Асель вышла и, стараясь не смотреть на нас, взяла самовар, унесла во двор.
— Я сейчас помогу тебе, Асель, — сказал вслед Байтемир. Он пошел было за ней, но Самат снова прибежал. Он совсем не собирался спать.
— Ты что, Самат? — добродушно покачал головой Байтемир.
— Дядя, а ты прямо из кино вышел? — серьезно спросил меня сын, подбегая поближе.
Я смекнул, в чем дело, а Байтемир расхохотался.
— Ах ты, несмышленыш мой! — смеялся Байтемир, опустившись возле малыша на корточки. — Уморил… Мы ездим на рудник кино смотреть, — обернулся он ко мне. — Ну и он с нами…
— Да, я из кино вышел! — поддержал я общее веселье.
Но Самат нахмурился.
— Неправда! — заявил он.
— Почему же неправда?
— А где сабля, которой ты сражался?
— Оставил дома…
— А ты мне покажешь? Завтра покажешь?
— Покажу. Ну-ка, иди сюда. Как тебя звать, Самат, да?
— Самат. А тебя как, дядя?
— Меня… — я умолк. — Меня дядя Ильяс, — с трудом выдавил я.
— Ты иди, Самат, ложись, поздно уже! — вмешался Байтемир.
— Папа, можно я немножко побуду! — попросил Самат.
— Ну, ладно! — согласился Байтемир. — А мы сейчас чай принесем.
Самат подошел ко мне. Я погладил его руку: он был похож на меня, очень похож. Даже руки были такие же, и смеялся он так же, как я.
— Ты кем будешь, когда вырастешь? — спросил я, чтобы как-то завязать разговор с сыном.
— Шофером.
— Любишь ездить на машине?
— Очень-очень… Только меня никто не берет, когда я поднимаю руку…
— А я покатаю тебя завтра. Хочешь?
— Хочу. Я тебе альчики дам свои! — Он побежал с комнату за альчиками.
За окном выбивались из самоварной трубы языки пламени. Асель и Байтемир о чем-то разговаривали.
Самат принес альчики в мешочке из шкуры архара.
— Выбирай, дядя! — рассыпал он передо мною свое разноцветное, крашеное хозяйство.
Я хотел взять один альчик на память, но не посмел. Дверь распахнулась, и вошел Байтемир с кипящим самоваром в руках. Вслед за ним появилась Асель. Она принялась заваривать чай, а Байтемир поставил на кошму круглый столик на низеньких ножках, накрыл скатертью. Мы с Саматом собрали альчики, положили их обратно в мешочек.
— Богатство свое показывал, ох и хвастунишка ты! — ласково потрепал Байтемир за ухо Самата.
Через минуту мы все уже сидели за самоваром. Я и Асель делали вид, будто никогда не знали друг друга. Мы старались быть спокойными и, наверно, поэтому больше молчали. Самат, примостившись на коленях Байтемира, льнул к нему, вертел головой:
— У-ух, всегда у тебя усы колются, папа! — и сам же лез, подставляя под усы щеки.
Нелегко мне было сидеть рядом с сыном, не смея его так назвать и слушая, как он называет отцом другого человека. Нелегко было знать, что Асель, моя любимая Асель, вот тут рядом, а я не имею права прямо взглянуть ей в глаза. Как она очутилась здесь? Полюбила и вышла замуж? Что я мог узнать, если она даже не подавала вида, будто знает меня, словно я был совершенно чужим, незнакомым человеком? Неужели она так возненавидела меня? А Байтемир? Разве он не догадывается, кто я на самом деле? Разве он не заметил нашего сходства с Саматом? Почему он даже не вспомнил о встрече на перевале, когда мы буксовали машину? Или вправду забыл?