Взяв отца под руку, Исман вывел его из шалаша и усадил рядом с безжизненным телом Джолдубая. Глубоко опечаленный Бектурган долго сидел, не сводя глаз с умершего друга.
— Джоке, дорогой Джоке! Твое бесстрашное сердце, не боявшееся даже огня, покорилось смерти. О немилостивый бог! За что подвергаешь нас мукам? — Бектурган дрожащими руками обнял голову Джолдубая. Скупые старческие слезы скатились по исхудалым щекам убитого горем старика.
7
Время перевалило за полночь. В камышовых зарослях на краю болота полыхали огненные языки костра. Из небольшого закопченного ведерка, висевшего над огнем, поднимался легкий пар — в нем булькала похлебка из толченого ячменя.
Бектурган лежал у костра, опершись на руку. Он не сводил глаз с ведерка. Когда похлебка сварилась, старик с трудом поднялся и крикнул:
— Исман! Эй, Исман! Похлебка готова, не надо больше собирать курай!
К костру подошел Исман, снял ведерко, разлив похлебку в две чашки, сказал:
— В город мы придем еще до рассвета. Как вы себя чувствуете? Вид у вас неважный.
— Нет, дорогой, я себя чувствую хорошо, а тебя вот замучил. Нелегко нести на себе живые кости. Ты отдохни, поспи малость. Сон — это здоровье человека.
— Нет, отец, я не усну, пока мы не доберемся до города. Меня торопит предчувствие чего-то хорошего, что ждет нас впереди… А вы не тяжелый — не больше двух пудов. И несу я вас всего два дня. Вы же носили меня не меньше двух лет. Верно? Своим трудом я еще не отплатил за материнское молоко. Только теперь мне предоставлена эта возможность. Нести вас осталось не больше одного дня. А уж дальше заботу о нас возьмет на себя Болчайбек.
Костер угасал. Поднявшийся предутренний ветер раздувал серую золу. Исман привязал к поясу кружки, опустившись на корточки, подставил спину отцу:
— Садитесь, ата!
— Сынок, ты лучше поддерживай меня, я попробую идти сам. А то, как навьюченный мешок с солью, я надавил твои плечи. Если бы не эта тяжелая обуза, ты бы давно был у цели, — говорил Бектурган, делая усилие, чтобы подняться на ноги. Но его ноги, еще не окрепшие после перенесенной болезни, не подчинялись ему.
— Эта слабость после тифа приносит гораздо больше неприятностей, чем сама болезнь. Так болит тело, будто с меня сдирают кожу, — жаловался Бектурган, опираясь рукой о плечо сына.
— Атаке, вы все равно не сможете идти. Садитесь-ка лучше на вороного кунана, — пошутил Исман, сажая его себе на спину. — Смотрите, вы же совсем легкий, не тяжелее моего халата. Понукайте лучше вороного кунана в бока, если он начнет идти лениво, — продолжал шутить Исман и, расхохотавшись, быстро зашагал.
Бектурган молчал. Он приник к спине сына, положив голову ему на затылок.
Закаленный в физическом труде, Исман был крепок. Его коренастое тело состояло как будто из одних костей и сухожилий. Бектурган действительно весил едва ли больше двух пудов. И все же человек — не из железа, всякая ноша утомляет его. Но Исман скрывал от отца усталость. Когда он останавливался, чтобы перевести дух, то говорил:
— Не очень измучились, атаке? Отдохните немного. — И, бережно опустив отца на землю, нарочно напевал себе под нос, тайком смахивая с лица пот.
— Если отдохнули, атаке, поедем дальше, — говорил Исман.
Бектурган чувствовал, что сыну приходится напрягать последние силы. Но старался делать вид, будто не замечает этого. Чтобы Исман почаще отдыхал, говорил:
— Сынок, ты почаще останавливайся. Хотя я еду верхом на человеке, как китайский богдыхан, ты все же не забывай, что я еще очень слаб.
Просьбу отца Исман не забывал. Ничего, кроме радости, не было на его сердце. Перед ним стоял образ Болчайбека. Он думал о том, как бы скорее добраться до города и встретиться с этим человеком. «Будет возможность — может, поступлю к нему в джигиты». Эти мечты подбадривали его.
— Если будем здоровы, сегодня обязательно доберемся до наших ребят. Отдохните хорошенько, — сказал Исман, опуская отца на землю. «Утомился мой сын», — решил Бектурган и пожалел его:
— Измучил ты из-за меня свою молодую душу, сынок. У нас осталось целое ведерко толокна. Давай не будем так спешить. Этот джигит по имени Болчайбек… он ведь тебя еще не знает. Думаешь, так и выделит тебе что-нибудь?.. Сказать правду, из всего, что ты рассказывал о нем, я до сих пор ничего не понял.
Исман громко расхохотался.
— Положитесь на меня, атаке, и не ломайте себе голову. Я тоже сперва ничего не понимал, все приставал к Акышу, чтобы он мне растолковал. Теперь-то я — как слепой, которому дали палку в руки. Вот увидите своими глазами, что он сделал для таких, как мы, — все поймете… — Исман насторожился: — Слышите? Позади нас стучат колеса! Если бы то были добрые люди…