Рос и Дардаке. Сам себя не узнавал. Все реже вспоминал школу и школьных товарищей. Но не всех он забыл. Кое-кого он рисовал в своей памяти чаще, чем зимой, гораздо чаще.
Вот что случилось однажды.
Ранним утром, когда на листьях травы еще поблескивала роса, когда и овцы и ягнята весело и жадно хрупали влажную, сочную растительность, а солнце, явившись в просвете между гор, окрашивало все оранжевым лучом, именно в это раннее время в той стороне, откуда светило солнце, появился всадник. В руке он держал повод второй лошади, на которой сидел еще кто-то, но кто, пока было невозможно разобрать.
Дардаке прижал ко лбу ладонь, но и это не помогло. Солнце стояло еще так низко, что нельзя было защититься от его лучей.
Так кто же все-таки эти всадники?
Вроде бы должен приехать Садык-байке. А кого привез с собой? По мере приближения стало заметно, что второй всадник что-то уж очень ярко разодет. Но вот первый спешился… Нет, не Садык, заведующий фермой куда выше.
Ой-е! Этот маленький, сухонький — он заранее спешился. Так теперь поступают разве только глубокие старики. Да, только они соблюдают давний обычай, полагая, что оказывают хозяину особое уважение, подходя к дому его пешком.
А второй всадник?
Да какой же это всадник! Это женщина… девушка… девочка.
Дардаке полетел как ветер. Только шагах в двадцати опомнился и остановился. Стоял и молчал. Так, наверно, каменный столб стоит. Вот только вряд ли бывает, чтобы столбы сами собой покрывались краской…
Правду говоря, Дардаке думал, что взорвется. Но ничего такого не случилось, ничего особенного с ним не произошло. Он узнал Зейну, и Зейна узнала его. Он успел заметить, что на ней поверх платья зеленая бархатная жилетка. И еще успел заметить, что глаза ее смотрят на него удивленно и в то же время радостно. И тут, забыв, какое обещание дал совсем недавно командиру своему Садыку, Дардаке опять убежал.
Нет, нет, он, конечно, не убежал, это не бегство было, а совершенно необходимая предосторожность: надо ведь привязать Ала Мойнока. Проклятый пес готов кинуться на любого прохожего или проезжего, напугать до смерти… Кроме того, надо родителей предупредить. Не полагается младшему в семье первым встречать почтенного старца.
Дардаке бежал и кричал во все горло:
— Ма-ма, па-па!.. Гости, к нам гости приехали!..
К колышку юрты был привязан Серый. Сам не зная, как это случилось, Дардаке оказался на его спине. Не запомнил даже, кто его коня отвязал. Может, Серый сам отвязался, понимая, что дорога каждая секунда? Все равно, они уже были вместе — конь и взлохмаченный, обгоревший под солнцем бешеный всадник Дардаке. Серый взлетел на холм и горделиво заржал, показывая прибывшим из долины клячам, что значит жить в горах и пастись на молодой весенней траве. Ну, а с холма он несся, будто за ним была погоня или впереди его ждала награда.
Дардаке сделал два больших круга и потом еще один, маленький. И пока Сарбай-аке и Салима-апа с поклонами подводили под руки дедушку Буйлаша к двери юрты, он успел перевести своего коня на спокойный, торжественный шаг…
Он ловко соскочил, думая подать Зейне руку и помочь ей спешиться. Но мало ли что думаешь и чего хочешь. Стоило оказаться на земле и встретиться глазами с Зейной, все добрые намерения и вся легкость испарились. Пришлось девочке самой слезать с лошади.
Впрочем, по киргизским обычаям, юноша не должен оказывать чрезмерное и заметное всем внимание девушке.
Юноша… девушка… Уж не слишком ли далеко мы заглянули? Мальчишка и девчонка — одноклассники. Что же касается правил поведения, старинных и новых обычаев, разве до них сейчас! Хорошо бы понять, что будет через минуту, сумеют ли они друг с другом заговорить? Сумеют ли скрыть от взрослых то смятение, которое внезапно сковало им руки и ноги? Глупее всего, пожалуй, то, что они смотрят и смотрят друг на друга. Нет, гораздо глупее, что молчат.
И тут Зейна, бросив туго набитый школьный портфель в траву, коснулась ладонью плеча Дардаке и побежала.
А он стоял.
Да, он стоял и стоял.
— Ну, что же ты? Беги за мной, догоняй — крикнула Зейна и зарделась.
И Дардаке вспомнил, как играли они в школе на большой перемене. Эту игру в годы войны привезли в Киргизию эвакуированные ленинградские дети. Их колония находилась в райцентре, и кыштакская ребятня приходила с ними знакомиться. Игра называлась «пятнашки», а москвичи, как потом узнал Дардаке, называли ее «салочки».