Чолпонбай впился глазами в открывшуюся перед ним мрачную картину. Война губила тысячи жизней, пожирала плоды многолетнего труда. А Чолпонбай знал цену этого труда… Нет, дорого заплатят фашисты и за смерть, и за обуглившиеся развалины, и за опаленную огнем, почерневшую зелень, и за землю-кормилицу, исковерканную и обожженную.
От жителей окраинных домов разведчики узнали, что мост через Дон разбит вражеской авиацией. Командир взвода лейтенант Михин послал к переправе Тулебердиева и Сафаряна с несколькими бойцами, а сам с оставшимися конниками поскакал к западной окраине города. Ему хотелось разыскать кого-нибудь из старших командиров.
Встретившийся артиллерийский подполковник ему сказал:
— Передайте вашему командиру, что полк в эту мясорубку вести не следует. Здесь и так накопилось много войск, да и гражданских полно. Постараемся продержаться еще сутки, чтобы вывести всех на тот берег.
Михин вернулся в условное место, где его уже ждали Сафарян и Тулебердиев с товарищами. Доложив о состоянии моста, разведчики сообщили, что недалеко от него саперы наводят новую переправу.
Сведения Красникова были тоже не очень утешительными. Южнее села Девицы, где решили организовать переправу, подходы к берегу оказались заболоченными.
И все же выход нашли. Полковой инженер предложил проложить, по берегу настил из хвороста. На это дело мобилизовали саперный и комендантский взводы, транспортную роту и связистов. Конники получили новое задание — обследовать берега и, если можно, раздобыть речные баржи. Солнце зашло, мрак постепенно окутывал израненные бомбежкой берега Дона. Но люди продолжали работу.
Баржи нашлись у села Девицы. На них днем переправлялись местные жители. Через густой низкорослый лес и кустарники бойцы за ночь проложили дорогу и приступили к переправе. В это же время севернее армейские саперы восстановили мост у села Урыв. Обозы направили туда. На западном берегу Дона скопились тысячи голов колхозного скота, лошадей. Оставлять их врагу было нельзя.
Всю ночь Захарин, Тулебердиев и Сафарян занимались переправой, а на высотах батальоны Москвитина и Середы готовились дать очередной бой врагу. Даниелян получил приказ переправиться ночью и занять оборону по восточному берегу реки. Акмаев должен был организовать штаб полка в левобережном селе Троицком. Я и Казакевич остались на западном берегу с батальонами.
Ночь тянулась томительно долго, а кончилась вдруг, неожиданно. Утренний туман рано рассеялся. Все отчетливее вырисовывались берега большой, широко разлившейся реки. Отступая перед светом восходящего солнца, легкий беловатый туман клочьями оседал в оврагах и лощинах, в густых прибрежных зарослях. Горизонт окрасился золотистым пурпуром, брызнули первые лучи солнца.
Но с запада, навстречу солнечным лучам, уже летели стаи фашистских стервятников. Пробомбив высоты, занятые нашими бойцами, первые «юнкерсы» скрылись за облаками, а на смену им пришла другая волна. Они начали бомбить переправу и прибрежные села. В наступление пошли вражеские танки и пехота. Главный удар они направили против батальона Середы.
Первые атаки удалось отбить. Сильно помогли наши штурмовики, которые внезапно налетели на фашистскую колонну танков и подожгли много машин.
Целый день шел бой. Мы выстояли.
Но следующий день оказался не легче.
Особенно тяжело пришлось левому флангу батальона Москвитина. Комбат то и дело звонил:
— Прошу побольше огня!
В дивизии все хорошо знали имя бесстрашного политрука Дмитрия Саенко. Этот человек отличался изумительным хладнокровием. И в этот день комиссара батальона видели там, где создавалось особенно опасное положение, где требовались и пламенное слово, и пример личной храбрости.
Во второй половине дня внезапно наступило затишье. «Враг хитрит. До вечера еще три-четыре часа, немцы непременно полезут снова», — подумал Саенко и решил, воспользовавшись передышкой, обойти позиции левофланговой роты.
…Сержант Красовский, приподняв горячую от зноя каску, вытер обильно стекавший по запыленным щекам пот и полез в карман за табаком.
— Ну и денек! Покурить даже не дает, гад, — выругался он, подходя по траншее к группе бойцов.
И точно — в небе послышался нарастающий гул моторов, наблюдатели крикнули «воздух!». Над позициями пронеслись фашистские самолеты. Они разбросали множество геббельсовских листовок.
— Вот и бумага для курева, — шутливо бросил старший сержант Али Гусейнов.
— Ими только одно место вытирать, — со злостью сплюнув, пробормотал пожилой боец Зыкалин.