— Самая удобная позиция в девятой роте, — пояснил Казакевич. — Туда и днем можно подойти, и видимость оттуда хорошая. К тому же рота расположена на стыке двух батальонов.
— Что ж, поехали, — сказал Фирсов, садясь в машину.
Девятая рота третьего батальона стояла в двухстах, а местами в трехстах метрах от Дона. Дозоры ее находились у самого берега, где местность была непригодна для сооружения дзотов, блиндажей и даже обычных окопов полного профиля: уже на глубине одного метра сочилась вода. Поэтому рота расположилась несколько выше, на более удобных для обороны позициях. Сюда можно было и днем незаметно подойти с нашей стороны, так как всюду были высокие заросли.
Командир роты лейтенант Антоков, увидев нас, быстро зашагал навстречу. Генерал Фирсов протянул ему руку и предложил сесть на траву. В это время к блиндажу Антокова подошли Тулебердиев и Захарин. Они шли от берега, где были в дозоре. Генерал подозвал бойцов.
— Сержант Захарин с дозора! — отчеканил Иван.
— Рядовой Тулебердиев!
— Ну, рассказывайте, что видели, — поинтересовался генерал.
— Против нашей роты на самом берегу реки у немцев нет никаких укреплений и даже окопов, — доложил Захарин.
— Они сидят дальше, — добавил Тулебердиев, — у раки держат боевое охранение.
— А точнее нельзя узнать, какая у него здесь оборона? — спросил Фирсов.
— Можно, — бойко отвечал Тулебердиев, — надо перебраться через реку и узнать. Мы несколько дней говорим об этом.
— Я тоже об этом толкую, — в тон бойцам сказал генерал. — Не рискованно?
— Вся война держится не на редиске, а на риске, — по обыкновению сострил Захарин, но заметив пристальный взгляд Антокова, поспешно добавил: — Без риска дело не пойдет.
— Вот это правильно, сержант! — похвалил генерал. — Рисковать надо, но только с умом.
— Сейчас ночи темные, можно рискнуть, — заявил Тулебердиев.
— Ну что ж, спасибо за советы, друзья. Посмотрим, что скажут ваши командиры.
Потом, словно что-то вспомнив, он спросил Тулебердиева:
— Откуда родом? Не из Казахстана?
— Нет, товарищ генерал, из Киргизии.
— И давно воюешь?
— Три месяца.
— Был ранен, но не ушел из полка, — вставил слово командир роты.
Чолпонбай покраснел. Видимо, он боялся, что начнут подшучивать над его раной.
— Комсомолец? — спросил генерал.
— Нет еще, заявление подал.
— Он у нас на хорошем счету, смелый, отчаянный. Настоящий разведчик, — снова похвалил комроты.
— Таких и надо принимать в комсомол, в партию, — сказал Фирсов и, повернувшись к Антокову, добавил: — Пусть идут отдыхать.
Генерал долго наблюдал за противоположным берегом. Там было сравнительно спокойно, и лишь время от времени появлялись дымки.
— Странно себя ведет сегодня противник. Словно его и нет там, — заметил генерал и, подумав немного, сказал: — А все же было бы неплохо зацепиться за тот берег.
— Надо, — ответил Казакевич. — Это было бы здорово.
Когда Фирсов уехал, все оживленно заговорили о посылке разведки на тот берег.
— Что ж, комиссар, давай обмозгуем, — сказал Казакевич. — Серьезное дело задумали. Только бы людей не загубить понапрасну…
— Сидя в блиндаже, ничего не узнаешь. Наши люди сами рвутся в дело. При таком настроении бойцов можно рассчитывать на успех.
— Ты не возражаешь, если пошлем Чулимова? — спросил Казакевич.
— Раз надо, какое может быть возражение.
— Сборную группу пошлем?
— Может быть есть смысл послать даже две группы, но под началом одного Чулимова.
Казакевич быстро согласился.
— В этом есть резон. Прикрытие обязательно должно быть — и для высадки, и на случай отхода.
Мы хорошо знали каждого, кого посылали в разведку на опасное и ответственное дело. Казакевич, просмотрев представленный Чулимовым список на 25 человек, вычеркнул двоих — Сафаряна, который накануне был слегка ранен осколком мины, но не ушел в тыл, и Ермакова, недавно прибывшего в полк. Это был крепкий здоровый сибиряк.
До прибытия в наш полк Ермаков служил в тыловых частях шофером. Однажды он попал в теплую компанию, хлебнул лишнего и ввязался в драку. Но это еще куда ни шло. Хуже было то, что он пьяный сел за руль и совершил тяжелую аварию, покалечив несколько человек. Его судил военный трибунал. Дали десять лет, которые заменили отправкой на фронт, на передовую. Он все время просил: «Пошлите на самое опасное дело, хочу смыть с себя позор, а то кончится война, а я буду числиться в штрафниках».