Затем зашла речь о роли коммунистов в бою, о месте политработников в предстоящих боях.
После меня говорили Саенко, Середа, Акмаев, Даниелян, Джанавов, Казакевич.
— Сколько можно отступать? Стыд и позор, — заявил лезгин Джанавов. — Я много говорить не могу, по-русски плохо получается. А скажу так: надо уничтожить, истребить фашистов всюду и чем угодно: автоматами, гранатами, зубами, кинжалом. Только дальше пускать нельзя. Я заверяю, что коммунисты первого батальона с честью выполнят приказ командования.
Решение партийного собрания кончалось словами:
«На зов партии «Ни шагу назад!» наш многонациональный полк, прошедший боевой путь жестоких испытаний, ответит новыми массовыми подвигами, не только устоит на занимаемых позициях, но и твердой ногой вступит на западный берег, чтобы создать надежный плацдарм для наступательных боев. Пусть это станет началом большого перелома… Мы верим, что он наступит…»
Коммунисты вернулись в свои подразделения и словно влили в ряды бойцов новую струю энергии и мужества. В ротах и батареях, в окопах и дзотах шли митинги, беседы. Секретарь партийного бюро полка Купцов докладывал:
— Никогда еще не было столько заявлений в партию и комсомол, как в эти дни.
Ежедневно поступали десятки заявлений, написанные в большинстве случаев карандашом, на тетрадных листках. Каждый хотел пойти в бой коммунистом или комсомольцем.
В девятой роте третьего батальона было много молодых воинов, прибывших в полк в один день с Чолпонбаем. Уже три месяца они участвовали в боях. Но что такое три месяца? В мирное время это один миг в жизни человека! Но на войне они зачастую равны годам. И Чолпонбай прошел этот срок с достоинством. Он побывал во многих боевых стычках, не раз рисковал жизнью. Теперь он и другие молодые воины той же роты — украинец Остап Черновол, грузин Серго Метревели, татарин Гайфулла Гилязетдинов и другие — подали заявление о приеме их в комсомол. Чолпонбай попросил Захарина написать за него заявление.
— Нехорошо, если в моем заявлении будут ошибки, — сказал он Ивану, — ведь этот документ пойдет в Москву.
— Пиши по-киргизски, — бросил Захарин. — В Москве на всех языках читают.
— Нет, я лучше напишу по-русски, как Ленин писал, ведь я же вступаю в Ленинский комсомол. Ты только буквы исправляй, а я перепишу.
— Это можно, — согласился Захарин, — на каком хочешь пиши, главное, чтобы от сердца слова шли.
Комсомольское собрание состоялось пятого августа, когда батальон после ночного перехода сосредоточился в лесу, в двух километрах от берега Дона. Сергей Чулимов, ставший в эти дни помощником начальника штаба полка по разведке, приехал к Даниеляну для уточнения исходной позиции его батальона. Встретившись с Чолпонбаем и услыхав о том, что тот вступает в комсомол, Чулимов сказал:
— Ты бы сразу в партию подавал, уверен, что тебе отказа не будет.
Чолпонбай задумался.
— Товарищ капитан, — нарушил он молчание. — Я вспомнил Мамеда Сафарова. Он говорил мне: оправдаешь — примем в комсомол, еще лучше покажешь себя — и в партию примем. Никогда не забуду его, хороший человек был.
— И он бы очень радовался твоим успехам. Ты прав, Чолпонбай, таких людей нельзя забывать. Значит, сегодня у вас собрание?
— После обеда.
— Ну, заранее поздравляю тебя с вступлением в комсомол, — протянул руку Чулимов.
…Между молодыми елями уселись комсомольцы девятой роты. Пришло и несколько коммунистов.
Комсорг стал читать заявления молодых бойцов. Тулебердиев с нетерпением ждал своей очереди. Наконец огласили и его заявление. Он встал навытяжку, крепко стиснул в руках автомат. Сказал торжественно и строго:
— Клянусь вам, товарищи! Не подведу вас, не посрамлю имя комсомола. Если понадобится, жизнь отдам за любимую Родину!
Он с трудом произнес слова «не посрамлю», которые услышал на митинге от старого солдата Алексея Зыкалина. Видимо, они нравились ему, и он хорошо уловил смысл этих древних выразительных русских слов.
Чолпонбая приняли в комсомол. За него голосовали все — никто не сомневался в его храбрости и стойкости, в его беззаветной преданности Родине. Все верили Тулебердиеву и любили его. Но никто не мог знать, что уже на следующий день Чолпонбаю доведется подтвердить свою суровую клятву бессмертным подвигом и как раз на той горе, что возвышалась над противоположным берегом.